Реплика
Шрифт:
— Моё дело — добыть информацию, — дипломатично уклонился от ответа Назаров. — Наверх доложил, а остальное меня не касается. Ущерба-то не было. Не думаю, что дойдёт до таких крайностей…
Однако своим ни «да», ни «нет» он лишь заронил подозрение, что такую возможность исключать нельзя.
Когда начальник службы безопасности «Савоя» удалился, Кузин посидел ещё какое-то время и, вспомнив, что за всей этой суетой кое-что совершенно вылетело у него из головы, встал и потопал на шестой этаж…
Следователь даром времени не терял и за прошедший день успел предъявить для опознания шестерым потерпевшим — скольких
Поэтому сразу после разговора с Назаровым поспешил выполнить просьбу следователя. Впрочем, тому не о чем было беспокоиться. Всё обошлось без сюрпризов. Дактилоскопическая экспертиза безоговорочно подтвердила, что человек, труп которого сейчас находился во 2-ом морге, и «Бес» — одно и то же лицо, в чём, к слову, Алексей Борисович и так ничуть не сомневался. Результат же инициированного Алексеем Борисовичем самодеятельного габитоскопического исследования был получен на словах. Если он чем и удивил видавшего виды сыщика, так только цифрами: восьмидесятидевятипроцентное совпадение. Это даже не много, а очень много.
Дальнейшая судьба заключения по пальчикам была предсказуема — её приобщат к уголовному делу, и вся недолга. А вот габитоскопия…
— Кто бы подсказал, что с нею делать? — озадаченно пробурчал себе под нос
Кузин, покидая кабинет эксперта.
Хоронили Олега на Митинском кладбище. Народу собралось порядочно. Проститься пришёл весь отдел. Приехал Егоров — как не глянь, а сотрудник погиб во время операции, как говорится, на боевом, посту. Ещё подтянулось с десяток таких же молодых, как Серёга парней — надо думать, из тех, кто служил вместе с Закупрами в Афгане. На автобусе прибыл духовой оркестр главка. Только вот из родни близнецов на кладбище никого не было. Да и откуда бы ей взяться. Родители, так уж сложилось, ушли из жизни уже лет пять как, каких-либо других близких родственников у братьев не было, а женами и детьми они обзавестись не успели, что в данных обстоятельствах возможно и к лучшему…
Как полагается в таких случаях, с речью выступил начальник Управления. Пару тёплых слов сказал и кто-то из армейских друзей. Потом под звуки траурного марша тело было предано земле. Когда на свежую могилу легли ритуальные венки и отгремел троекратный салют — вместе с оркестрантами приехало отделение комендантского взвода с автоматами, — все стали расходиться. Возле могилы, не считая Сергея, задержалось всего шестеро, надо полагать, наиболее близких или таковыми себя считающих: пятеро «афганцев» и Кузин.
Все понимали, что по нынешним временам мало-мальски приличная поминальная трапеза встанет в копеечку, и младшему Закупре она была не по карману. Ну а поскольку даже скромное застолье на предусматривалось, прямо там же на кладбище оставшиеся разлили водку по пластиковым стаканам и практически без закуски — традиционный чёрный хлеб не в счёт —
Сергей за эти дни как-то поник и осунулся. От пышущего здоровьем и жизненной энергией удальца, каким он был совсем недавно, мало что осталось. Наверняка, молодость со временем возьмёт своё, и всё вернётся на круги своя, но сейчас он выглядел бледной тенью самого себя. В довершение безрадостной картины, ещё по дороге на кладбище парень влил в себя никак не меньше полулитра беленькой, и с последней стопки его в конец развезло — понятное дело, человек сам не свой, на нервяке. От Митино до «Проспекта Вернадского», где он обитал, путь не близкий, и Кузин вызвался сопроводить его до дома. Тот было заартачился, однако Алексей Борисович настоял на своём в рассуждении: седьмой час, зимние дни коротки, темнеет быстро, мало ли что… Конечно, парень он здоровый, да к тому же ещё круто подготовленный, и ежели какая-нибудь уличная шпана, наскочит, то горько пожалеет. Но не о том радел подполковник. Опасался, что, если до Серёги в теперешнем его состоянии не слишком вежливо докопаются, скажем, уличные стражи порядка из патрульно-постовой службы, то до предъявления удостоверения дело может и не дойти. Потому как, Серёжа сперва наваляет им за грубость, а уж потом представится. Кому оно нужно?
Слава богу, обошлось без эксцессов. Всю дорогу они промолчали. В вагоне метро Закупра-младший… Хотя, какой он теперь к чертям собачьим младший? Он теперь один остался… В общем, Сергей в вагоне малость покемарил и, похоже, хмель у него из головы повыветрился, а когда вышли из метро, морозная свежесть окончательно привела его в чувство.
— Тяжко мне, Борисыч, — поёживаясь от холода, пожаловался парень.
— Понимаю. — Вздохнул Кузин.
— Понимаешь, да не всё, — возразил Сергей. — Мы с Олежкой…
На памяти Кузина он впервые назвал так брата: не Олегатором или Олегом, как обычно, а именно Олежкой, — как, вероятно, называла того когда-то мама.
— Мы по жизни были во как связаны! — сжав правый кулак, пояснил он свою мысль. — Мы ж — как одно целое! Когда в Афгане хирург его в госпитале штопал, у меня температура под сорок подскочила. Пластом лежал, от боли выл, как будто не ему, а мне… мне операцию делали… Тогда братуха выкарабкался… А сейчас, видишь как вышло… — Сергей в отчаянии махнул рукой, — Это ж, считай, от меня полменя отрезало!
Они остановились под фонарём, и Кузин увидел, как по щекам парня катятся крупные слёзы. Понятно, что любые слова утешения были сейчас бесполезны, и Алесей Борисович промолчал. Преодолев минутную слабость и утерев ладонями лицо, Сергей тряхнул головой, словно отгоняя гнетущие мысли, и, выдавив натужную улыбку, спросил:
— Что ты со мной, как с маленьким, нянькаешься, Борисыч? Топай уже к метро! Тебе до ВДНХ почти час пилить, а мне до дома двести метров осталось. Или всерьёз думаешь, обидит кто, пока дойду? Так, ты ж меня знаешь. Я, если что, сам кого хочешь обижу.