Репортаж не для печати

Харитонов Дмитрий

Успокоенный таким благородным намерением, я помог Питеру, нашему оператору Люку Тайлеру и «звуковику» Кристиану Шэнахану получить личные вещи и аппаратуру. Поймав такси, наша команда организованно загрузилась в машину, отчего та основательно «присела» и направилась в гостиницу.

Два часа отдыха и легкий душ благоприятным образом сказались на состоянии нашего здоровья. А чашечка «капуччино», выпитая мною в баре, в то время как остальные коллеги предпочли соки и прохладительные напитки, окончательно вернула бодрое состояние духа.

Когда мы ехали по многолюдным улицам в центре города, направляясь в городскую администрацию, я признаться, пытался

угадать: каким он, мэр Штутгарта, будет при встрече? Сын «Лиса пустыни», знаменитого фельдмаршала Эрвина. Одного из самых популярных военных в окружении Гитлера. Его любимца и фаворита.

Начальник штаба Вооруженных сил США Брэдли называл Роммеля одним из величайших героев мировой истории. Арабские бедуины относились к фельдмаршалу с нескрываемым уважением за его исключительные профессионализм и талант. Среди арабов Роммель считался настолько неуязвимым, что даже спустя четверть века после гибели немецкого полководца, они утверждали, что видели его живым и невредимым во главе со всем штабом. Спокойно ожидавшего своего старого противника – маршала Монтгомери.

Безошибочно чувствовавший приближающуюся опасность Роммель несколько раз ускользнул от специальных секретных групп союзников по антигитлеровской коалиции, настойчиво разыскивавших его с целью устранения.

Каирская газета «Бурс» через десять лет после окончания второй мировой войны все еще в восторженных красках высказывалась: «Этот человек оказывает наваж дающее действие на массы людей. Он олицетворяет для них чувство и мечту. Среди песчаных дюн они угадывают силуэт вечного пленника пустыни, и это для них и поэзия, и чудо».

Считалось, что Роммель был одним из участников заговора двадцатого июля сорок четвертого года, когда полковник фон Штауфенберг поставил портфель с бомбой под стол в штаб-квартире фюрера. В двух метрах от самого Гитлера, проводившего в тот момент совещание с генералами.

Воспользовавшись фиктивной необходимостью срочного телефонного звонка, Клаус Штауфенберг незаметно вышел. Полковник Брандт, которому портфель, оставленный Штауфенбергом, мешал следить за докладом по карте, переставил его на другую сторону. Эта нечаянная случайность спасла жизнь фюреру, продлила агонию «третьего рейха» еще почти на год и отправила на казнь главных заговорщиков во главе с самим Штауфенбергом.

Группа военных, планировавших после смерти диктатора захватить Берлин, объявить о конце «третьего рейха» и добиваться мира для своей страны на более-менее сносных условиях, была брошена в тюрьму. После изощренных пыток, их казнили в тюрьме Плетцензее. Тысячи немцев, заподозренных в нелояльности фюреру, закончили свои дни в концлагерях. Эсэсовцы так вошли в раж, что, когда советские войска уже штурмовали Берлин, они все еще расстреливали подозреваемых в заговоре.

Фельдмаршалу Роммелю – участнику заговора – в знак признания его прежних выдающихся заслуг была предоставлена возможность покончить жизнь самоубийством. Кроме того, Гитлер отказывался в этом случае от кровной мести родственникам экс-любимца. Членов семей Штауфенберга, фон Трескова, фон Мольтке и многих других подвергли аресту, начиная от грудных младенцев и заканчивая престарелыми родственниками.

Эсэсовцы посадили Роммеля, одетого в военный мундир, в «опель» и, оставив ему сильнодействующий яд, отошли от автомашины, захлопнув дверцы.

После непродолжительной

паузы они вернулись, обнаружив мертвого «Лиса пустыни», обмякшее тело которого сползало со спинки сидения. Рядом валялась его фуражка. Один из эсэсовцев поднял ее, отряхнул и водрузил фельдмаршалу на голову.

Во всеуслышание было объявлено, что Эрвин Роммель умер в результате тяжелых ранений, полученных за несколько дней до покушения на фюрера. Едва получив известие о свершившемся возмездии – смерти Роммеля, Гитлер подписал телеграмму, направленную вдове полководца: «Примите мои искренние соболезнования в связи с понесенной вами тяжелой утратой – смертью вашего мужа».

После провала заговора генералов, агония Германии продолжалась еще год.

3

– Мой отец жил во времена, когда честному немцу тяжело было выжить. Честность не приветствовалась, – начал говорить Манфред Роммель, сын «Лиса пустыни», когда мы готовили аппаратуру и включали камеру.

Он вызывал симпатию и расположение Крупный, высокий, чуть старше шестидесяти лет, Манфред Роммель носил большие очки с тонкими дужками. Добротно сшитый серый костюм хорошо сидел. На лице выделялись пытливые, в цвет костюма глаза, чересчур массивный нос и глубокие складки возле рта.

Мы договорились с Питером, что вначале задаю вопросы я. Чтобы максимально подробно расспросить сына фельдмаршала обо всем, что могло быть ему известно об оккультных сторонах жизни «третьего рейха». Поскольку для аудиенции нам было выделено шестьдесят минут, то, по согласованию с моим другом, время разделили в соотношении два к одному.

В мою пользу.

– Вы говорите это в оправдание своего отца? – спросил я мэра. Он невольно прищурился, еще не привыкнув к яркому свету юпитеров, слепившему глаза.

– Честно говоря, я горжусь им как личностью. Как человеком никогда не стоявшим на коленях. – Роммель задумался. – Я не знаю, что бы делал на его месте. Может быть мне пришлось бы сегодня испытывать чувство стыда. Но только в том случае, если бы я, анализируя его поступки, обнаружил нереализованные шансы на право оставаться порядочным человеком. Насколько опять же это было возможно во времена «третьего рейха».

– Итак, вы не стыдитесь своего отца?

– Нет.

– Но разве он не являл собой образец верноподданничества, не был исполнителем воли фюрера? Разве не ведет слепое повиновение человеконенавистническим указам к распространению зла? К преступлениям?

– Мой отец был солдатом, а не политиком.

«В отличие от своего именитого предка, мэр Штуттгарта – прирожденный политик, – подумал я. – Иначе ему не удалось бы удержаться в кресле главы городской администрации на протяжении двадцати лет».

– Кроме честности, какую еще важную черту можно выделить в фельдмаршале?

– Смелость, – без колебаний ответил мэр. – В качестве примера я могу напомнить его действия во время французской кампании. Когда в феврале сорокового года мой отец принял командование танковой дивизией, то между ним и его бывшим командиром в рейхсканцелярии состоялся весьма оживленный разговор. «Как лучше всего руководить дивизией?» – спросил Эрвин экс-наставника. Тот ответил, что всегда имеются два варианта решения – самый смелый является верным. Наиболее надежным в плане перспектив. Мой отец доказал, что усвоил рецепт старого генерала. Его дивизия продвигалась по территории Франции со скоростью шестьдесят – восемьдесят километров в день. Ее называли «дивизией – призраком».