Репортер Кэйд (др. перевод)
Шрифт:
— Защитникам черномазых машин не одалживаем, — сказал он. — Валяй отсюда!
Кэйд повернулся и пошел. Хотелось бежать, но он старался подавить растущую панику. В конце улицы свернул в какую-то задрипанную щель, которая, как оказалось, тоже выходила на проспект. На полпути увидел надпись "Бар Джека". Заставил себя пройти мимо, но несколько метров спустя все-таки остановился. Обернулся и посмотрел вдоль узкой улочки. Никто за ним не следил.
Кэйд вернулся и вошел в маленький, довольно жалкий бар. В помещении не было посетителей. Старый негр-бармен неподвижно стоял за стойкой. Его налитые кровью глаза с беспокойством
— Не бойтесь меня, — сказал Кэйд тихо.
— Вы не знаете случайно, как мне раздобыть машину? — неожиданно спросил он. — Мне надо как-то выбраться из города.
Плечи старика сжались, словно он ждал удара.
— Я ничего насчет автомобилей не знаю, — пробормотал он.
— Двое ваших людей подверглись нападению перед отелем. Слыхали?
— Я не слушаю ничего, что в этом городе говорят, — ответил старый негр.
— Зачем вы так? Это же и вас касается, между прочим. Я репортер из Нью-Йорка. Мне нужна ваша помощь.
Наступила пауза. Негр обернулся и долгим внимательным взглядом посмотрел на Кэйда. Потом осторожно произнес:
— Вам и соврать недолго.
Кэйд извлек удостоверение и положил на стойку бара.
— Я не вру.
Старик вернулся к стойке, вытащил из нагрудного кармана очки в стальной оправе и напялил их на нос. Внимательно осмотрел удостоверение, потом снова взглянул на Кэйда.
— Я слышал о вас, — неожиданно сказал он. — Они ждали вас на демонстрации.
— Да-да. Меня заперли в номере гостиницы. Я только что выбрался оттуда.
— А насчет тех двоих, которых они поймали перед отелем… Они оба умерли. Вы бы уходили лучше. Если вас здесь застукают, меня тоже убьют.
— Послушайте, дело вот в чем. Я все это сфотографировал, — сказал Кэйд. — Мои снимки отправят на виселицу всех пятерых убийц. Одолжите мне автомобиль.
— В этом городе белых не вешают.
— Нет-нет! Их повесят, когда появятся фотографии. Вот увидите! Одолжите мне автомобиль. Прошу вас.
Пронзительная трель полицейского свистка разорвала тишину улицы, заставив обоих на мгновение замереть. Кэйд вытащил из бумажника пять долларов и визитную карточку с адресом. А потом извлек из кармана кассету.
— Меня, возможно, схватят, — сказал он. — Но нельзя, чтобы они получили эти негативы. Вы должны обязательно переправить их в "Нью-Йорк сан". Понимаете? Ясно, конечно, вы человек старый, бедный. Вам страшно. Но, по крайней мере, хоть это вы можете сделать для тех двух молодых людей, которых там убили. Пошлите эту кассету и мою карточку в "Нью-Йорк сан".
Он решительно повернулся и зашагал к двери. Распахнул ее и осторожно выглянул.
Снова трель полицейского свистка, хотя в проулке никого не было видно. Кэйд торопливо зашагал к перекрестку. Сердце его отчаянно колотилось, но при этом он испытывал чувство странного возбуждения. Он был уверен, что старый негр переправит кассету Мэтисону. Теперь уже не столь важно, что произойдет с ним самим. Дело сделано — и он чувствовал себя честным перед всеми.
Он даже не ускорил шагов, когда из-за угла выбежали трое мужчин. Взмахнув дубинками, они набросились на него..
Глава 2
Четырнадцать месяцев тому назад, до поездки в Истонвилл, Кэйд находился в Акапулько, в Мексике.
Кэйд был в расцвете своей весьма удачной карьеры. Он строго придерживался статуса "свободного художника": сам выбирал контракты. Он делал превосходные фотографии, которые его нью-йоркский агент Сэм Уонд выгодно продавал, переводя на банковский счет Кэйда приличные деньги.
Ему везло во всем. Настоящий счастливчик. Он был известен, материально обеспечен, всем нужен, здоров, талантлив. Успех не испортил его. Но, как большинство талантливых людей, он имел и свои слабости: был экстравагантен, пил больше, чем следовало бы, и уж очень любил компанию красивых женщин. Все это компенсировалось другими качествами: он был щедр, бескорыстен и покладист. Не имея жены и семейных привязанностей, он порой испытывал чувство одиночества. Жил, как говорится, без корней. Много времени проводил в поездах, самолетах, автомобилях. Весь мир был для него мастерской.
Только что он вернулся из Сантьяго. Там, на озере Атитлан, снял фотосерию о быте индейцев. Фотографии получились отличными: смотришь и чувствуешь эту пыль, запах грязи, начинаешь понимать, что вся жизнь индейцев состоит из непрерывной борьбы за существование.
Для публикации снимков ему не хватало достойного обрамления. Кэйд решил, что здесь необходим какой-то контраст. Часть его таланта и состояла в умении найти точные пропорции в этой смеси "уксуса с маслом".
Потому он и приехал в Акапулько. С помощью 20-миллиметрового объектива он сделал прямо противоположные по характеру снимки: сальные, обрюзгшие туши, старые, с раздутыми венами, вульгарные и пышные, которые лежали на солнце подобно раздувшимся от газов трупам. Как и на других подобных фешенебельных курортах, Акапулько демонстрирует вычурное богатство, чрезмерную роскошь и одновременно слепоту к безобразному.
Он жил в отеле "Хилтон" в Акапулько, а снимки пересылал Сэму Уонду. Наконец наступило долгожданное чувство расслабленности, какое он всегда испытывал после завершения трудного задания…
Сидя в матерчатом полосатом шезлонге возле огромного плавательного бассейна с приличной дозой водки в бокале, он мысленно прикидывал планы на ближайшее будущее. Шумные и вульгарные, почти голые американские туристы плескались в бассейне, как игривые киты. Кэйд холодно наблюдал за ними: неприятно, что так много стариков и так мало молодых имеют деньги. Он допил бокал, подхватил свою неразлучную "минольту" и легкой походкой пошел по ажурному мостику в дальний конец бассейна, туда, где находился общий пляж.
Сам того не зная, он приближался к месту роковой встречи с собственной судьбой. Именно в тот самый солнечный полдень он впервые увидел Хуану Рока — женщину, которой суждено было погубить его, превратить в развалину, в человека, которого позднее будут забивать насмерть в городе под названием Истонвилл.
Мексиканские женщины рано созревают. Если они не следят за собой, как чаще всего и бывает, то довольно быстро становятся толстыми, бесформенными и непривлекательными. Хуана Рока была мексиканкой, на вид двадцати шести-двадцати семи лет. Рост повыше, чем у средней мексиканской девушки, черные шелковистые волосы до колен. Цвет кожи — удачное сочетание кофе с молоком. Большие глаза, блестящие и черные.