Решальщики. Раскрутка

Константинов Андрей Дмитриевич

— Правда? — удивился Русаков. — Хм… Что-то мне не несут мой кофе. — После чего снова обвел глазами: и бойца за спиной, и внимательные лица решальщиков, и репродукцию с полуэротической сценкой на стене.

Обвел и остановил взгляд на висевшей напротив бархатной шторе, скрывавшей… э-э-э-э… нечто. Интересно, почему он остановил взгляд именно на этом куске лилового бархата? Почувствовал что-то?

Петрухин сделал глоток пива и с максимально доверительной интонацией попросил:

— Брось, Андрюха, не понтуй! Вещь ты взял дорогую. Отдать все равно придется. Ты же не пацан и сам все понимаешь.

— Нет, я определенно ничего не понимаю. Что значит: «Взял вещь»? Я украл ее?

Шепитько коротко хохотнул:

— Слушайте, парни, у меня тут в подвале есть пустующие холодильники. Как вы смотрите на то, чтобы остудить этого красавца?

— Отрицательно! — опережая остальных «парней», возразил Русаков. — Неужели вы думаете, что ваша заказчица простит вам такие методы в отношении меня?

— А если простит? — с вызовом спросил Купцов.

— Чушь, джентльмены, чушь. Вам заказали найти меня… Ну что ж, вы нашли. Браво. Не ожидал. Даже не могу себе представить, как вы это сделали… но все-таки сделали. На этом ваша миссия выполнена, вы свободны. С Анной я все вопросы решу сам. Можете ей позвонить и сказать, где мы находимся. Уверен, она мигом примчится. Потому что любовь, как известно, окрыляет.

Петрухин от такой неприкрытой борзости едва не поперхнулся, прямо как минутами ранее Этибар-оглы. А вот Купцову резко сделалось противно. Противно и мерзко. И столь же резко обоим решальщикам захотелось дать «романтику» Андрюше по морде… Ну да — известно ведь у кого мысли-то сходятся.

— А если ты, Русаков, заблуждаешься? — первым оправился от возмущения Дмитрий. — Что, если нам заказали найти тебя и мочить до тех пор, пока ты не отдашь саблю?

— Да бросьте вы! Нюшка, что ли, меня мочить заказала? Да она кипятком обоссытся, как только услышит мой голос… а то сабля какая-то! У меня с Нюшкой любовь.

Он произнес эти слова с откровенной издевкой. И… снова посмотрел на штору.

— А, пожалуй, Гена, ты прав про холодильник, — как можно равнодушнее резюмировал Петрухин. — У Андрюши кровь кипит ОТ ЛЮБВИ. Я думаю так: посидит сутки — вспомнит про саблю. Мало будет — добавим еще сутки. Мало — еще добавим. Заодно и с любовью все проблемы решатся, потому что после трех суток в холодильнике завянут помидоры, и никакой любви уже точно не будет. Разве что ПЛАТОНИЧЕСКАЯ.

Этибар-оглы посмотрел на Дмитрия с откровенным испугом. Видимо, яйца были самым главным сокровищем в его жизни.

Шепитько растянулся в хищной улыбке и приказал:

— Влад! Кликни там из зала Жеку. На пару с ним пакуйте товарища и — в холодильник. В секцию «В». Холод на максимум.

— Ай вай! — воскликнул Мамедов, выкатывая глаза.

Но тут с мерзким звуком колец, скользящих по латунной проволоке, отлетела в сторону лиловая портьера, и не менее (а то и поболее!) театрально обозначившаяся за ней Анна Николаевна болезненно вскрикнула:

— Прекратите!.. Прекратите немедленно! Это же… стыдно.

Вскрикнула — словно выстрелила. Аки то чеховское ружье, которое обязано шмальнуть.

Немой сцены, как у Гоголя, не получилось. Охранник Влад, конечно, оторопел. И Мамедов тоже оторопел. А вот Андрей Васильевич Русаков — нет. Он живо поднялся с места, глаза его сделались глубокими и теплыми.

— Аня! — сказал он. — Аня, я ведь знал, что ты где-то рядом. Я чувствовал. Сердце-то не обманешь!

Купцов огорошенно взглянул на Анну Николаевну и вдруг отчетливо осознал, что ловить решальщикам здесь больше нечего.

Всё, окончен спектакль. Режиссеры освистаны, недовольная публика покидает театр. Ибо пьеса оказалась, мало того что провальной, так еще и с открытым финалом…

Флешбэк

После почти полуторачасовой неистовой близости Русаков и Анна, утомленные и счастливые, лежат в постели на смятых, влажных простынях, крепко прижавшись друг к другу, словно два ребенка.

— …Господи, Андрюша! Как же долго я тебя ждала! — буквально захлебываясь в нежности, произносит она.

— Не скатывайся в банальности, Анюта, — спускает ее с небес на землю он.

— Ты о чем?

— О том, что точно такую фразу уже произносила Алентова. В фильме «Москва слезам не верит».

— Обожаю этот фильм!

— А по мне так — пошлятина несусветная. Пожалуй, единственное, что есть в нем честного, — так это название. Москва, Анюта, она и в самом деле барышня жестокая. Впрочем, «черный пес Петербург» в этом качестве не слишком далеко от нее ушел.

— Может, и так… Но зато Петербург подарил мне — сначала надежду, а потом — тебя…

Русаков неопределенно пожимает плечами и, осторожно высвобождаясь из объятий, тянется за сигаретой. Он закуривает и вдруг неожиданно даже для самого себя начинает цитировать:

…Уж осень сбросила одежды, Все до единого листа, В твоей печали — свет надежды, В твоей печали — красота. В ней счастья будущего лучик Упрямо мечется вдали, Как будто в темноте колючей Фонарик крохотный зажгли…

— …Потрясающе! Никогда не слышала этой вещи у Бродского!

— А это и не Бродского вовсе, — нехотя признается он.

— А чье?

— Да так, одного человека.

— Что за человек?

— Хм… Он родом из чудесного края. В котором, кроме названия, как позднее выяснилось, ничего чудесного отродясь не было… Я его знал когда-то. Давно. А теперь — забыл… Хороший был мальчик…