Решающие войны в истории
Шрифт:
Когда несколько месяцев спустя Наполеон занялся Пруссией, у него было превосходство почти в пропорции 2:1 (Неверно. Против 150-тысячной прусской армии Наполеон двинул 170 тысяч. — Ред.) — армия, которая была «великой» как в количественном, так и в качественном отношениях, против дефектной в воинской подготовке и устаревшей по своему виду. Влияние этого гарантированного превосходства на стратегию Наполеона заметно, и оно возрастало по мере ведения им последующих военных кампаний. В 1806 году он все еще стремится и завоевывает преимущество в первоначальной внезапности. Для этого он расквартировал свои войска возле Дуная, а потом быстро сосредоточил их на севере позади природного щита, образованного лесами Тюрингии. Далее, внезапно выйдя из лесной зоны на открытую местность, его батальонные каре устремились прямо в сердце вражеской страны. Таким образом, Наполеон скорее очутился, чем расположился (скорее случайно, нежели преднамеренно) в тылу прусских войск и, круто развернувшись, чтобы сокрушить их при Йене и Ауэрштедте (14 октября 1806 г.), видимо, полагался главным образом на чистый вес, нежели на моральный эффект своей позиции, которая была случайной, но важной.
Точно так же и в войне против русских, в Польше и Восточной Пруссии, которая
Непрямое действие — это скорее средство отвлечения и физического «сцепления», чем отвлечения и подрыва морального состояния.
Так, своим маневром под Пултуском он стремится отвлечь русских на запад, чтобы в случае, если они двинутся на север из Польши, смог бы отрезать их от России. Русские выскользнули из его клещей. В январе 1807 года русские двинулись на запад по своему собственному соизволению к остаткам своих прусских союзников в Данциге, и Наполеон быстро воспользовался возможностью перерезать их коммуникации с Пруссией. Однако его приказ попал в руки казаков, и русская армия вовремя отошла назад. (Казаки стали кошмаром Наполеона (и всей французской армии). В 1812 г. под Малоярославцем они едва не схватили (или насадили на пику) императора, проводившего рекогносцировку, — это потрясло его, отступавшего в дальнейшем под ударами русских войск. А в марте 1814 г. казаки перехватили письмо Наполеона супруге, где он подробно описал свой план действий. В результате план был раскрыт, русские и союзники двинулись на Париж и взяли его, а после падения своей столицы Наполеон был вынужден отречься от престола. — Ред.) Тогда Наполеон стал напрямую преследовать их и, очутившись перед русскими войсками, занявшими фронтальную позицию у Прейсим-Эйлау и готовыми дать сражение, положился на чисто тактический маневр против их тыла. Выполнению этого маневра помешал буран, и русские, хотя и потрепанные, не попали в пасть французов. (Наоборот — по словам французского маршала Бернадота (будущего шведского короля Карла XIV Юхана и основателя правящей ныне в Швеции королевской династии), «никогда счастье более не благоприятствовало Наполеону, как под Эйлау. Ударь Беннигсен ввечеру, он взял бы по крайней мере 150 орудий, под которыми лошади были убиты». Русские (78 тысяч, в том числе 8 тысяч пруссаков, имеющие 450 орудий) потеряли 25 тысяч убитыми и ранеными, французы (70 тысяч и 400 орудий) от 23 до 30 тысяч. Обе стороны посчитали себя победителями, хотя ночью Беннигсен, имевший все шансы разгромить Наполеона, отступил. — Ред.) Четыре месяца спустя обе стороны восстановили силы, и русские вдруг направились на юг на Хейльсберг (где произошел бой), и тогда Наполеон бросил свои корпуса на восток, чтобы отрезать противника от Кенигсберга, самой близкой базы русских. Но на этот раз он явно был настолько одержим идеей сражения, что, когда его кавалерия, ведя разведку на фланге, сообщила о присутствии русских на сильной позиции у Фридланда, он бросил все силы прямо на эту цель. Тактическая победа была одержана не внезапностью или мобильностью, а чисто наступательной мощью (60 тысяч русских противостояли 85 тысячам Наполеона) — здесь она выразилась в артиллерийской тактике Наполеона: массированное сосредоточение артиллерийского огня в выбранной точке. Этот прием он применял на протяжении всей своей карьеры (начиная с Тулона (1793) и подавления роялистов в Париже (1795). — Ред.) Во Фридланде, как часто и потом, это обеспечивало победу. Примечательно, что массированное использование людских ресурсов было характерно в 1807–1914 и в 1914–1918 годах. И примечательно, что в каждом случае наибольшие потери были связаны с интенсивным артиллерийским огнем.
Это можно, вероятно, объяснить тем, что возможность неограниченного расхода ресурсов порождает расточительность, являющуюся прямой антитезой принципу экономии сил. Экономия же сил обеспечивается использованием внезапности и подвижности. Этот тезис подтверждается также результатами, вытекавшими из политики Наполеона. Наполеон сумел использовать блеск своей победы при Фридланде для усиления блеска своей личности, прельщая царя покинуть своих партнеров по Четвертой коалиции. Но потом он поставил на карту свое преимущество и, в конечном итоге, свою империю, слишком эксплуатируя ее. Суровость его условий, выдвинутых Пруссии, подорвала безопасность мира, его политика в отношении Англии не предусматривала ничего, кроме ее полного разгрома, а его агрессия превратила Испанию и Португалию в новых его врагов. Здесь уместно заметить, что имело место непрямое действие, короткие удары Джона Мура у Бургоса с целью нанести ущерб коммуникациям французских войск в Испании, что нарушило планы Наполеона в Испании, дало время и пространство национальному восстанию для сбора сил и тем самым гарантировало, что Иберийский полуостров с этого времени будет «нарывающей раной на заднице» Наполеона. И важнее всего, что моральное воздействие этого первого противодействия безостановочному продвижению Наполеона имело решающее значение. Наполеон не успел полностью подавить своих противников в Испании, потому что ему пришлось подавлять угрозу восстания в Пруссии и, главное, воевать с Австрией. И в кампании 1809 года мы уже видим, как Наполеон пытается под Ландсхутом и Вене маневром выйти в тыл противника. Но когда происходят задержки в исполнении этих маневров, нетерпение Наполеона вынуждает его сделать ставку на прямое действие и сражение, и у Асперн-Эсслинга (21–22 мая 1809 г.) он в результате потерпел свое первое крупное поражение. (Австрийцы потеряли убитыми и ранеными 20 тысяч, французы около 37 тысяч.) Хотя он искупает эту неудачу победой под Ваграмом в том же самом месте шесть недель спустя (5–6 июля), цена была очень высокой, а поэтому завоеванный мир был нестабилен (при Ваграме австрийцы (110 тысяч) потеряли убитыми и ранеными 32 тысячи, французы (170 тысяч) — 27 тысяч. Главное — австрийцы сохранили боеспособность. Решающую роль при Ваграме сыграл удар колонны Макдональда (45 тысяч человек и 104 орудия). — Ред.)
Но Наполеон получил в подарок два года на излечение «испанской язвы». Как в свое время вмешательство Мура помешало попытке Наполеона приостановить «воспалительный процесс» на ранней стадии, так и в последующие годы Веллингтону приходилось препятствовать всем мерам по «лечению», чтобы рана и далее продолжала гноиться, а яд — распространяться по всей наполеоновской системе. Французы били и продолжали бить все регулярные испанские войска (а заодно и англичан. — Ред.), но педантичность этих разгромов приносила величайшую пользу — побежденным. Потому что в результате испанцы главные усилия стали прилагать к организации партизанской войны, потому что непроходимая сеть партизанских групп заменила уязвимые военные цели, а предприимчивые и нестандартные партизанские вожаки проводили операции вместо испанских генералов, склонных прятаться в укрытиях. Самым худшим для Испании, а значит, и для Англии был временный успех попыток создать новые регулярные войска. К счастью, они были скоро разбиты, и как только французы разогнали их, так, по совпадению, они прогнали и свою удачу. Вместо сосредоточения в одном месте, яд опять стал распространяться. В этой необычной войне наиболее глубокое влияние Англии состояло в том, что она усугубляла неприятности и поддерживала их источник. Ей редко удавалось столь эффективное отвлечение сил своих противников ценой столь малых военных усилий. А эффект, получаемый в Испании, был ярким контрастом тем незначительным результатам, или, скорее, неудачным результатам, производимым, с одной стороны, ее попытками прямого взаимодействия с континентальными союзниками во время этих войн, а с другой стороны, ее экспедициями в пункты по ту сторону Атлантики, причем слишком далекие географически и психологически, чтобы повлиять на ее оппонента. С точки зрения национальной политики и процветания, однако, эти экспедиции были оправданы присоединением к Британской империи Капской колонии, Маврикия, Цейлона, Британской Гвианы и нескольких островов Вест-Индии.
Но реальный эффект огромного стратегического непрямого действия Англии в Испании затуманен традиционной тенденцией историков увлекаться идеей сражений. Действительно, если рассматривать войну на полуострове в качестве хроники сражений и осад Уэлсли (Веллингтона), она не представляет интереса. Джон Фортескыо многое сделал для того, чтобы поправить эту тенденцию и ошибки в суждении, несмотря на то что вначале он главным образом работал над «Историей британской армии», рассматривавшей ограниченный круг вопросов, и очень важно, что но мере того, как его собственные исследования углублялись, он делал все больший и больший акцент на первостепенное влияние испанской герильи на исход вооруженной борьбы на полуострове.
Если присутствие британских экспедиционных войск было важной основой для этого влияния, битвы Веллингтона были, возможно, наименее эффективной частью его операций. С их помощью он нанес противнику общий урон в живой силе лишь около 45 тысяч человек (считая убитых, раненых и взятых в плен французов), за время пятилетней кампании, пока они не были выброшены из Испании (наполеоновская армия больше потеряла за один день Бородинской битвы. — Ред.), в то время как Марбо признавал, что количество погибших французов только за этот период составляло в среднем сто в день. Отсюда ясно, что подавляющее большинство потерь, которые подточили французскую мощь, а их моральный дух еще более, были результатом партизанских операций и последствий действий самого Веллингтона, совершавшего наскоки на французов и превращавшего страну в пустыню, где французам оставалось только умереть с голоду. Не менее примечательно то, что Веллингтон участвовал в столь немногих боях в такой длинной серии боевых кампаний. Было ли это благодаря весьма практичному здравому смыслу, который, как объявили биографы, был ключом к его характеру и мировоззрению? Выражаясь словами его самого последнего биографа, «прямой и узкий реализм был сутью характера Веллингтона. Именно это было причиной его неудач и недостатков, но в более широком смысле его государственной карьеры это делало его гением». Этот диагноз великолепно совпадает с симптомами, как хорошими, так и плохими, стратегии Веллингтона, которой он придерживался на полуострове.
Экспедиция, которой было суждено иметь такие исторические последствия, была, по своей сути, небольшой частью войск, выделенной из сил, принимавших участие в главной и неудачной операции на Шельде, и была предпринята больше из надежды спасти Португалию, чем из какого-либо глубокого признания ее огромных стратегических возможностей в деле создания осложнений в «испанской язве». Однако мнение министра Роберта Каслри, взявшегося за трудную задачу оправдания этой экспедиции, нашло поддержку Уэлсли (впоследствии герцог Веллингтон), заявившего, что, если бы усилить португальскую армию и милицию 20 тысячами британских солдат, французам понадобилось бы 100 тысяч человек, чтобы завоевать Португалию, — это количество они бы нс смогли выделить, если бы Испания все еще продолжала бы сопротивляться. Говоря иначе, это могло означать, что 20 тысяч британцев было бы достаточно, чтобы заставить отвлечь 100 тысяч французов, причем часть из них как минимум с главного театра военных действий в Австрии.
В качестве помощи для Австрии эта экспедиция была явно бесполезной, а как щит для Португалии — вообще. Но как средство для истощения Наполеона и получения преимуществ для Англии она окупила себя десять раз.
Уэлсли получил 26 тысяч человек и в апреле 1809 года прибыл в Лиссабон. Частично в результате испанского восстания, а частично вследствие удара Мура по Бургосу и отступления к Ла-Корунье французы были в большой степени рассредоточены по полуострову. Ней безуспешно пытался покорить Галисию в крайнем северо-западном секторе. К югу от него, на севере Португалии, Сульт стоял у Опорто (Порту), причем его армия сама была разделена на отдельные отряды. Виктор действовал в Эстремадуре, прикрывая южные пути в Португалию.
Используя свою центральное положение, свое внезапное появление и рассредоточенность вражеских войск, Уэлсли пошел на север против Сульта, и, хотя ему не удалось отрезать наиболее южные отряды Сульта, как он планировал, он застал врасплох самого Сульта до того, как последнему удалось собрать свои силы, он внес беспорядок в диспозицию французского командующего, переправившись выше по реке Дуэро и еще более разрушая диспозицию противника тем, что оттеснил Сульта с его естественного пути отхода. Как и Тюренн в 1675 году, Уэлсли воздействовал на силы сопротивления противника, не Давая ему сосредоточить силы, и в конце вынужденного отступления Сульта через гористую местность на север в Галисию его армия понесла значительные потери.