Решающие войны в истории

Лиддел Гарт Бэзил Генри

Теперь изменим последовательность нашего исследования и обратимся к решающим сражениям истории и тут обнаружим, что всегда победитель имел психологическое преимущество перед оппонентом перед тем, как состоялась схватка. Примерами тут служат Марафон, Саламины, Эгоспотамы, Мантинея, Херонея, Гавгамелы (с помощью большой стратегии), Гидасп, Инс, Тразименское озеро, Канны, Мегавр, Зама, Престон, Данбар, Вустер, Бленхейм, Ауденарде, Денен, Квебек, Флерюс, Риволи, Аустерлиц, Йена, Виксберг, Кёниггрец (Садова), Седан.

Сочетая стратегический и тактический анализ, мы видим,

что примеры попадают в одну из двух категорий: они либо порождены стратегией эластичной обороны — намеренного отхода — с последующим переходом в тактическое наступление, либо стратегией наступления, нацеленной на то, чтобы самому занять позицию, «неудобную» для соперника, с последующим переходом к тактической обороне. Каждый вариант относится к непрямому подходу, а психологический базис их обоих можно выразить одним словом — «завлекание противника в западню». В самом деле, можно сказать даже в более глубоком и широком смысле, чем подразумевал Клаузевиц, что оборона — это сильнейшая, а также наиболее экономичная форма стратегии. Потому что вторая составляющая, хотя внешне и материально-технически выглядящая наступательным движением, своим глубинным мотивом имеет вовлечение противника в «несбалансированное» наступление.

В истории непрямое действие обычно состояло из материально-технической военной операции, нацеленной против какого-то экономического объекта — источника снабжения, либо вражеского государства, либо его армии. Иногда тем не менее эта операция сама по себе была экономической.

Дальнейший вывод из нашего исследования, возможно, не позитивный, но, по крайней мере, предположительный, состоит в том, что в кампании против более чем одного государства или армии полезнее сконцентрировать силы против слабейшего противника, чем пытаться свалить более сильного в надежде, что разгром последнего автоматически повлечет за собой крушение других.

В двух выдающихся схватках Древнего мира — разгроме Персидской империи Александром и победе Рима над Карфагеном — успех был достигнут путем подрыва корней. И эта великая стратегия непрямых действий не только способствовала рождению Македонской и Римской империй, но и создала величайшую из их преемниц — Британскую империю. И на этом была основана удача и имперская мощь Наполеона Бонапарта. Потом все еще на этом фундаменте поднялась великая и прочная структура Соединенных Штатов.

Овладеть искусством применения непрямых действий и понять их значение можно только путем изучения и анализа всей военной истории. Но мы, по крайней мере, можем выкристаллизовать эти уроки в две простые максимы: одну — негативную, а другую — позитивную. Первая состоит в том, что в свете подавляющего большинства исторических примеров ни один военачальник не оправдан за то, что бросил свои войска в прямую атаку на врага, твердо закрепившегося на своих позициях. Вторая: вместо того чтобы своей атакой стремиться лишить противника устойчивости, его надо вывести из равновесия еще до того, как настоящая атака начата или может быть успешно начата.

Ленин предвидел фундаментальную истину, когда сказал, что «самая разумная стратегия в войне — это откладывать операции до тех пор, пока моральное разложение в рядах врага не нанесет возможный и легкий смертельный удар». Это не всегда применимо, и не всегда его методы пропаганды приносят плоды. Но Ленина можно перефразировать так: «Самая разумная стратегия в любой кампании состоит в том, чтобы оттягивать сражение, а самая разумная тактика — чтобы оттягивать атаку, пока не будет подорвано моральное состояние противника и не создадутся благоприятные условия для нанесения решающего удара».

СТРУКТУРА

Сделав выводы из анализа истории, представляется разумным построить для стратегических размышлений новое здание на свежем фундаменте.

Давайте вначале уясним себе, что есть стратегия. Клаузевиц в своей монументальной книге «О войне» определил ее как «искусство использования сражений как средства достичь целей войны. Иными словами, стратегия формирует план войны, прокладывает на карте предполагаемый ход различных кампаний, которые составляют войну, и регулирует ведение сражений, каждое

из которых надо выиграть».

Один дефект этого определения в том, что он вторгается в сферу политики или высшего ведения войны, которое в обязательном порядке должно быть ответственностью правительства, а не военных руководителей, которых оно использует как своих агентов в исполнительном контроле операций. Другой дефект — оно сужает значение «стратегии» до чистой техники ведения сражения, тем самым преподнося идею, что сражение — это единственное средство достижения стратегической цели. Его менее глубоко мыслящие ученики легко могут спутать средства с целью и прийти к выводу, что в войне все соображения должны быть подчинено цели вступления в решающее сражении.

Отношение к политике. Провести линию раздела между стратегией и политикой нетрудно, если эти две функции обычно сочетаются в одном лице, как в случае Фридриха II или Наполеона. Но так как такие автократические военные правители всегда были редкостью и стали вымирающими особями уже в XIX веке, результат неизбежно был вредным. Ибо он воодушевлял военных на абсурдные утверждения, что политика должна подчиняться проведению боевых операций, и, особенно в демократических странах, соблазнял и подталкивал государственного деятеля перейти неразличимую границу его собственной сферы деятельности и вмешиваться в дела своего наемного военного работника в процессе фактического применения рабочих инструментов последнего.

Мольтке достиг более ясного и более мудрого определения, называя стратегию «практическим приспособлением средств, предоставленных военачальнику, для достижения имеющейся в виду цели». Это определение фиксирует ответственность военного командира перед государством (правительством), которым он нанят. Ответственность военачальников заключается в расходовании самым выгодным образом в интересах высшей военной политики тех войск, что ему выделены в рамках театра военных действий, куда он назначен. Если он считает, что выделенных войск недостаточно для намеченной задачи, он имеет право указать на это, и, если его мнение отвергается, он может отказаться от командования или подать в отставку, но он выйдет за правовые рамки своей сферы деятельности, если попытается диктовать правительству, сколько войск должно быть дано в его распоряжение.

Однако правительство, которое формулирует военную политику и приспосабливает ее к условиям, которые часто меняются по мере течения войны, может справедливо вмешаться в стратегию военной кампании, не просто заменяя командира, в котором утратило уверенность, но и изменяя задачу в соответствии с потребностями своей военной политики. В то время как правительство не должно вмешиваться в процесс использования командиром его рабочих инструментов, оно обязано четко обозначать суть его задачи. Таким образом, стратегия — не обязательно простая задача поиска путей уничтожения военной мощи противника. Если правительство считает, что враг имеет военное превосходство либо в целом, либо на каком-то конкретном театре военных действий, оно может разумным образом предписать стратегию ограниченной цели. Оно может, по желанию, подождать до тех пор, пока можно будет изменить баланс сил вмешательством союзников либо переброской сил с другого театра военных действий. Оно может, по желанию, задержать или даже ограничить свои военные усилия на все время, пока экономическая или морская операция не решат проблему. Оно может вычислить, что уничтожение вражеской военной мощи — задача непосильная либо не стоит траты сил и что поставленная задача может быть решена захватом территории, которую оно может либо удержать, либо использовать в качестве козыря в ходе мирных переговоров. Такая политика имеет в истории больше поддержки, чем признанное на тот момент мнение военных, и по сути своей не является политикой слабости, как это изображают ее апологеты. Подобная политика действительно связана с историей Британской империи и неоднократно оказывалась спасательным кругом для британских союзников и оборачивалась постоянной выгодой для нее самой. Как бы подсознательно мы ни следовали ей, есть почва для исследования, заслуживает ли такая военная политика места в теории ведения войны.