Решающий шаг
Шрифт:
— Караван не мог далеко уйти,— говорили нукеры,— Если пуститься в погоню на быстроходных верблюдах, винтовки и патроны будут опять в твоих руках.
И Эзиз не медлил ни часу. Не успел день склониться к вечеру, как на шести быстроходных верблюдах, в сопровождении самых верных джигитов, он пустился по бесплодной равнине в погоню за Чары Чаманом.
В открытых степных просторах верблюды неслись с такой быстротой, на какую только были способны. Их ноги мелькали, как крылья ветряной мельницы. Барханы сыпучих песков, похожие на морские волны, заставляли их замедлять движение. Но, перевалив через них, они вновь продолжали свой бег. Песок не успевал покрывать их
Из Ташауза по верблюжьим тропинкам шли встречные караваны. При виде всадников Эзиза караванщики шарахались в стороны, принимая их за разбойников.
Поравнявшись с одним из караванов, Эзиз остановил своего верблюда и стал смотреть. Караван выглядел жалко. Обычно верблюды даже после долгого и тяжелого перехода по пустыне высоко держат головы на круто выгнутых шеях, шагают важной поступью, озираясь по сторонам, и у всех вызывает уважение их величественно-гордый вид. Караван, на который смотрел Эзиз, был совсем иным. Худые верблюды с торчащими костями еле плелись, качаясь от слабости. Глаза их тускло поблескивали, как черно-синеватые ягоды колючек; в помертвелых зрачках, казалось, застыли слезы. Многие верблюды шли развьюченные, едва передвигая ноги. Караванщики выглядели не лучше. Некоторые из них, взвалив на спину поклажу, под которой пал верблюд, плелись подле каравана, сгибаясь под тяжестью ноши.
— Аллах да поможет вам! — приветствовал их Эзиз. Затем он начал расспрашивать о Чары Чамане.
Караванщики сначала не могли сообразить, о ком идеть речь. Но после того как Эзиз описал наружность Чары Чамана, один молодой хорезмец сказал:
— Так это не тот ли, которого встретили мы на Орта-Каке? Черный такой, вертлявый человек. Да он уже, наверно, перевалил за Кыр!
Подошел старик, за которым волочилась размотавшаяся от арыков веревка, и спросил:
— О ком разговор? О Чары Чамане?
— Да, путники спрашивают о нем.
— Это вы меня спросите, — степенно и неторопливо заговорил старик. — Чары Чаман — вовсе не чаман (Чаман — ленивый, медлительный). Он — настоящий скороход. — И старик длинно и утомительно принялся рассказывать, как однажды Чары, будучи еще подростком, состязался в беге с коротконогой казахской лошадкой, отстал от нее всего на два шага и как тогда кто-то в шутку назвал era «чаманом».
— Ты скажи, отец, — прервал старика Эзиз, — смогу ли я догнать его до Ташауза?
— Где там! — махнул рукою старик. — Разве такого скорохода догонишь!
Другой караванщик возразил:
— Ты, дядюшка, по себе не суди. Посмотри, какие у них верблюды. У них под ногами ветер! Если они не пожалеют верблюдов, то, может статься, придут раньше его в Ташауз.
Эзиз опять погнал своих коротконогих, мохнатых верблюдов. Не слезая с седла, не отдыхая, он делал фарсах за фарсахом (Фарсах — один переход, около восьми километров).
Впереди горбясь барханами, лежал десятидневный путь по пустыне. В необъятных Кара-Кумах прежде мирно паслись верблюды и стада баранов. Ночами, бывало, по обеим сторонам караванных троп лились звуки тростниковых дудок чабанов. В низинах, у колодцев и водоемов, толпились люди и животные. Пустыня жила своею жизнью. Но засуха семнадцатого года убила здесь почти все живое. Потерявшие свои стада скотоводы, оставшиеся без дела пастухи разбрелись по оазисам Ташауза и Кесе-Аркача. Большинство колодцев пересохло, и только у некоторых остались одинокие кибитки. На саксауле не было зелени, голодные верблюды давно обгрызли даже сухие ветки. От осоки не осталось и следа. Нигде не увидишь даже чахлой былинки. Раздолье наступило волкам да лисицам. Теперь им не нужно было рыскать по ночам в поисках пищи — повсюду лежали трупы, провяленное солнцем мясо. Ожиревшие волки, не страшась путников, выходили ночью на свет костров и молча глядели на людей, словно удивляясь тому, что, кроме них, в пустыне остались еще. живые существа. Неподалеку от привалов безбоязненно прыгали лисицы, размахивая пушистыми хвостами. Весело посвистывали суслики, стоя на задних лапках у своих норок. На ветвях саксаула сидели ящерицы, греясь на солнце и наблюдая мир своими неподвижными глазами.
Достигнув Орта-Кака, Эзиз опять стал расспрашивать караванщиков о Чары Чамане и его спутниках.
— Прошло уже двое суток, как мы их видели, — отвечали караванщики. — Они очень торопились. Тот, кого называли Чары Чаман, все время твердил, что нужно спешить. Должно быть, они уже вышли из черных песков.
Эзиз снова бросился вперед. Он знал, что Чары Чаману никуда от него не уйти. Но он боялся, что этот ловкий человек успеет продать оружие раньше, чем погоня достигнет Ташауза. Поэтому Эзиз гнал верблюдов, не жалея их, и десятидневный путь сумел преодолеть за трое суток. Когда до Ташауза оставалось два перегона, он встретил снова караван. В ответ на вопрос один и погонщиков, не задумываясь, сказал:
— Мы встретились с ними вчера. Клянусь аллахом, этот черномазый везет оружие. Болтает без конца, словно язык у него привязан к хвосту собаки. «Я, говорит, закуплю здесь не меньше шестидесяти верблюдов риса». А у нас весь аул не в силах отправить столько. Да еще хвастается: «Приеду и во второй раз. Весь Теджен завалю рисом!»
— Когда, по-твоему, они войдут в Ташауз? — перебил Эзиз говорившего.
— Завтра утром, самое позднее — в полдень. Эзиз покачал головой:
— Что бы нам выехать на день раньше!
И снова под всадниками заплясали мохнатые ноги быстроходных верблюдов.
На следующее утро всадники Эзиза вышли из песков на равнину, усыпанную мелкой красноватой галькой. Вдали виднелись зеленые островки садов Ташауза. Неопытный путник сказал бы: «Да что ж, тут совсем близко — рукой подать...» Но усталым всадникам Эзиза весь путь между Тедженом и Ташаузом показался менее тяжелым, чем последний фарсах между границей песков и видневшимися вдали садами.
Только с наступлением сумерек Эзиз въехал во двор Джунаид-хана, правителя Ташауза. Прибывших хотели было повести в помещение для гостей, но Эзиз велел доложить о себе самому хану.
Его принял одетый по-туркменски плотный, краснолицый человек среднего роста, с белой густой бородой. Он вышел навстречу Эзизу и дружески приветствовал его. Они обнялись. Джунаид долго не выпускал руки Эзиза и жадно разглядывал его:
— Брат мой, Эзиз-хан! — говорил он. — Меня радует, что ты оказал мне уважение — первый приехал ко мне, как к старшему брату, и так неожиданно. Я рад видеть тебя.
Джунаид повел Эзиза во внутренние покои, где он принимал только особо почетных гостей.
Эзиз был поражен богатством и широтой жизни Джунаид-хана. Не было счета приезжавшим и уезжавшим отсюда. Седобородые всадники на иноходцах в разукрашенной серебром сбруе были похожи на старейшин племен или родовитых баев. Тут же во дворе были люди с арканами на шее, бежавшие что есть силы позади лошадей. Их вели к хану, осыпая ударами плетей.
В первом дворе от спутников Эзиза приняли верблюдов. Здесь было множество легко оседланных коней. Весь второй двор был завален вьюками, как бахча дынями в урожайный год. Личные покои Джунаид-хана находились в третьем дворе.