Решающий шаг
Шрифт:
Были последние дни мая. В чистом небе сияло весеннее, не жаркое еще солнце.
Возле стойла Мелекуша, положив голову на лапы, лежал разомлевший на солнце большеротый пес.
Из дома, переваливаясь с ноги на ногу и завязывая на ходу штаны, вышел Халназар и направился к стойлу Мелекуша. В стойле было чисто, хоть вставай на колени и молитву твори. Но у ног коня валялся свежий помет. Халназар повернулся к кибиткам и крикнул:
— Э-э-й, кто там!
Из крайней черной кибитки выскочил молодой парень и подбежал к хозяину:
— Пред тобою, ага!
Сдерживая бешенство,
— Бай-ага, что прикажешь?
Указав рукой на лошадиный помет, Халназар гневно сказал:
— Змеиного яду прикажу!.. Ты что — не видишь этого? Ослеп?
Парень стрелой кинулся к лопате, подхватил и убрал кучку помета и, страшась байского гнева, принялся подчищать землю в стойле, хотя подчищать больше было нечего. Мелекуш подошел к Халназару, облизывая губы. Тот погладил морду коня и, не оборачиваясь, крикнул:
— Мавы!
Мавы тотчас вытянулся в ожидании приказаний:
— Я здесь, бай-ага!
— Принеси молока.
Мавы принес огромную деревянную чашку верблюжьего молока. Мелекуш понюхал белую жидкость и, помотав головой, отвернулся. Потом, не обращая внимания на посвистывание Мавы, стал почесывать ногу копытом. В это время к стойлу Мелекуша подошла маленькая девочка, дочь Гандыма. Приподнявшись на цыпочках и вытянув худую шейку, она, моргая глазенками, смотрела на молоко, жевала губками и глотала слюну.
Мавы, чтобы подзадорить чесавшегося коня, опустил чашку пониже, на белом молоке заиграли солнечные лучи. Девочка расширенными, жадными глазами тянулась к молоку, словно видела перед собой сияние, осветившее ночь. Ей так хотелось этого молока... Незаметно для себя она очутилась между Халназаром и чашкой.
Халназар, удивленный тем, что Мелекуш. не пьет молоко, с беспокойством думал: «Нет ли какой болезни у коня?..» Вдруг он увидел девочку. Схватив ее за плечо своими толстыми волосатыми пальцами, он толкнул ее в сторону:
— Сгинь, чтоб тебя земля проглотила! Девочка упала, ткнувшись лицом в землю, в рот ей попал песок. Застонав от боли, она поднялась на ноги, отерла лицо рукавом и сплюнула: клейкая слюна была окрашена кровью. Испугавшись, она снова сплюнула и вытерла губы ладонью, — ладонь стала розовой. Тогда она, нахмурив тонкие брови, с ненавистью посмотрела на Халназара, на Мелекуша. Плечо, которое сдавил своими волосатыми пальцами бай, ныло. На черных, как бусины, глазах девочки показались слезы. «Ах, чтоб конь съел твою голову! Чтоб в твоей кибитке плескалась кровь!» — про себя осыпала она проклятиями бая и побежала к своему шалашу, сверкая маленькими пятками. Когда Халназар, покряхтывая, ушел в дом, Мавы вернулся к черной кибитке, сел в тени и
Мавы был из племени эрсари, родился и вырос на берегах Амударьи Вместе со старшим братом он зарабатывал на жизнь тем, что водил по реке байские барки с товарами. Иногда в этой тяжелой работа помогали ветер и парус, но чаше всего приходилось надевать лямку и тащить барку на бечеве по песчаному руслу реки. После того, как старший брат был убит, став жертвой алчности бая-хозяина, захотевшего прикарманить заработок своего бурлака, Мавы, опасаясь за свою жизнь, покинул родные места. Прошло уже четыре года с тех пор, как он поступил в работники к Халназару. За все это время он ни гроша не получил за свой труд. Когда Мавы напоминал о плате, Халназар-бай говорил: «Ты лучше помалкивай, цену тебе я сам знаю». Зато бай был щедр на обидные прозвища и ругательства. А сыновья его иначе как «сын свиньи» и не называли Мавы.
Из двадцати обитателей халназаровских кибиток только одно существо глядела на Мавы с жалостью: это была Мехинли, вторая жена Халназара. Мавы давно сбежал бы куда глаза глядят, если б не сладостные мечты о Мехинли — она была путами на его ногах.
Сидя в тени, он весь ушел в горькие думы. Неожиданно из-за кибитки вышла женщина и тихо окликнула его:
— Мавы!
Мавы поднял глаза и увидел, что возле него стоит, наклонившись, Мехинли. При виде ее улыбающегося лица он посветлел, голубоватые глаза его заблестели радостью. Мехинли спросила:
— О чем это ты задумался?
Чтобы проверить Мехинли, Мавы ответил:
— О чем мне думать? Что есть у меня?
Мехинли, не поняв намека, сказала простосердечно:
— Тогда скажи, о ком думал.
Но Мавы хотелось, чтобы Мехинли открылась первой, и он с притворной грустью проговорил:
— А кто у меня есть, чтобы думать о ком-то?
Мехинли вдруг застыдилась, закрыла рукою рот. По ее слегка вздрагивающим пальцам Мавы понял, что она волнуется. Улыбнувшись, он посмотрел ей прямо в глаза, она же, не в силах молчать, призналась:
— Я у тебя... — и закрыла лицо рукавом.
Горячая кровь закипела в жилах у Мавы, сердце забилось. Ему хотелось обнять Мехинли, но руки к этому не привыкли, язык не помнил ласковых слов. Помолчав немного, он спросил:
— Какое же я имею право думать о тебе?
— Если будешь таким нерешительным, потеряешь и право думать, — ответила Мехинли.
Эти слова прозвучали для Мавы сладкой музыкой. Оказывается, сама Мехинли считает, что он имеет на нее какое-то право! Но тут же, вспомнив о своем положении в доме Халназара, понял, что крылья у него подрезаны, и сказал:
— Если не поднесешь пищу ко рту безрукого, разве не останется он голодным?
— Да ты совсем ребенок! — засмеялась Мехинли и, чтобы приободрить Мавы, добавила: — Ребенок не заплачет — грудь не получит.
Мавы смутился.
— Ты... у тебя... — начал было он, но взглянул на Мехинли и умолк.
Мехинли опустила голову.
— А кто есть у меня?
Мавы хотелось ответить: «У тебя есть муж, есть твой Халназар». Но он вспомнил, что в доме бая с ней обращаются хуже, чем с собакой, и ответил вопросом: