Решающий шаг
Шрифт:
Когда гелин поднялась, Артык вынул из кармана серебряный полтинник и подал ей. Он знал обычай и заранее приготовил монету. Поблагодарив, гелин вернулась на свое место.
Артык посмотрел ей вслед, на ее голые пятки, на вышитые края шальвар и вдруг увидел бледное, расстроенное лицо Айны. Когда он вошел в кибитку, Айна улыбалась, что же случилось теперь? Почему она прячет глаза? И Артык вдруг понял: нитку должна была пришить Айна, а он позволил это сделать другой и вел с ней такой легкомысленный разговор. Ну, конечно, это и обидело Айну. Артык уже раскаивался в том, что так держал себя на глазах у Айны. Он пришел сюда повидаться с ней, обменяться хотя бы взглядом, а она даже не смотрит на него. Конечно, он сам во всем виноват...
Занятый своими мыслями, Артык не слышал, о чем Ашир говорил с девушками и молодыми женщинами, о чем спросил его. Айна подняла на Артыка печальные глаза. Заметив его подавленный вид, она поняла, что Артык мучается раскаянием. Понемногу ее сердце стало успокаиваться. В самом деле, разве Артык виноват в том, что произошло? Разве он звал эту рыжеволосую? Ей уже стало жалко Артыка. Ведь чувствовала она сердцем, что только ради нее пришел он сюда.
Когда Артык поднял голову и взгляды их встретились, глаза у обоих потеплели.
Айна сегодня принарядилась. На голове у нее поблескивала расшитая цветным шелком и серебром шапочка с золотым шишачком. Черные кисти ниспадали на плечи, касаясь пурпурного шелка платья. Заплетенные косы свешивались на грудь и прятались под халатом, который она шила. Чистый белый лоб, ее тонкие дугообразные брови, нежные веки, пунцовые губы — все в ней казалось Артыку прекрасным как никогда.
Артык испытывал гордость за Айну. Айна радовалась веселому виду Артыка. Сомнения, подозрения отлетели, как пух одуванчика. Разговаривая глазами, они давали друг другу слово.
— Девушки, — вдруг услышал Артык голос Ашира, — а ведь кое-кому придется ехать на тыловые работы!
— О чем тебе горевать в твои двадцать лет? — отозвалась русоголовая гелин.
— Ну, конечно, о вас!
— Нас не возьмут, можешь не беспокоиться!
Артык пошутил:
— Если бы Аширу пришлось ехать с вами, он уж, конечно, не горевал бы. Но...
— Что — но?
— Я думаю, что опечалятся девушки и гелин, когда останутся без любимых.
Русоголовая хотела сказать: «О себе печалься! Вы уедете — другие найдутся!» Но какая-то тревога, поднявшаяся из сокровенного уголка души, не позволила ей шутить. Эта тревога мелькнула и на побледневшем лице Айны.
Глава двадцать четвёртая
Ковер, который Айна закончила три дня тому назад, был разостлан у очага, против двери. Мама выспалась и теперь, поджав под себя ноги, сидела на нем и пила чай.
Опорожнив один чайник, она принялась за другой. Из-под ее тяжелой шапки градом струился пот, стекал по пухлым щекам на губы, на подбородок. Чай разморил ее. Концом головного платка Мама вытерла потное лицо, потом взяла обеими руками подол платья и помахала им; приподняв пальцем шапку, почесала голову, но этого показалось ей мало. Она сняла шапку, — на лбу, у края волос, ясно обозначился красный рубец.
Расшивая воротник халата, Айна украдкой наблюдала за мачехой. Видя, что она пришла в благодушное настроение, Айна решила поговорить с ней.
— Мама! — тихо заговорила она.
Мачеха, придержав пиалу, которую она вертела в руках, чтобы остудить чай, подняла глаза на Айну. Та сидела потупившись. Сделав подряд несколько глотков, Мама отозвалась равнодушным голосом:
— Что, дочка?
Айна невесело улыбнулась и с трудом проговорила:
— Мама, вы... сватаете меня?
Вопрос Айны, казалось, не произвел никакого впечатления: Мама вытянула левую ногу и стала звучно глотать чай. Но вдруг она отставила пиалу и с удивлением вытаращила на Айну глаза:
— Разве пристало девушке задавать такие вопросы? Ты зачем это спросила?
— Ай, так себе... Мне показалось...
— Это тебя не должно касаться.
— Конечно, мама... Но только...
— Эй, девчонка, не стыдно тебе? Как можно не доверять матери!
Сердце Айны было истерзано. Ей хотелось резко ответить, но она знала, что только лестью можно от нее чего-нибудь добиться.
— Да нет, мама, ты не так меня поняла. Я ведь знаю, что ты вырастила меня и не сделаешь мне худого.
Мама сразу смягчилась и стала хвастаться:
— Ой, и не говори! Чего только я не перенесла, пока ты поднялась. Сколько я потрудилась!
— Я тебе благодарна, мама.
— Да, как бы там ни было, я думаю, что настало время и мне отдохнуть.
Слово «отдохнуть» имело для обеих разный смысл. «Я потрудилась, но теперь приду к изобилию», — мечтала Мама. «Мачеха хочет обменять меня на богатство, чтобы больше есть и спать», — думала Айна. И она голосом, в котором прозвучала мольба и тоска, воскликнула:
— Мама!
Удивленная мачеха медленно повернула голову:
— Э... э... девчонка... Что это сегодня с тобой?
— Не продавайте меня!
— Фу, глупая! Что ж, ты век будешь оставаться незамужней?.. А, да провались ты! — вдруг рассердилась Мама. — Не наследницей же тебе быть!
Айна с трудом проглотила слюну:
— Но ведь он — вдовец, с ребенком!
— Ах ты, дрянь девчонка! Что ж из того, что вдовец? Он — почти ровесник тебе, и кибитка у него — всем на зависть, как город!
Айна заморгала влажными глазами:
— Не надо мне кибитки, ничего не надо!
— Пошла вон, чтоб тебе отрезали голову! Нечего сказать, нашла разговор. Разве у твоего отца не было ребенка, когда я выходила за него? Разве я когда-нибудь тяготилась тобой? А ты еще плачешь, когда тебя выдают за хорошего человека. Не ценит добра, чтоб ей отрезали голову!.. Ну и плачь! Поди колючками глаза утри!
Айна, всхлипывая, стала упрашивать:
— Мама!.. Кто же у меня есть, кроме тебя!.. Сжалься надо мной! Не бросай в огонь своими руками!