Решающий шаг
Шрифт:
— Замолчи, ужаленная змеей! Я хочу тебе счастья! А ты тут...
Айна прервала ее:
— Не хочу я такого счастья!
— Ты сейчас плачешь, а там благодарить будешь! И я когда-то лила слезы.
— Мама, не мсти за себя!
Мама вздрогнула. Вдруг она швырнула на ковер пиалу, из которой пила, и крикнула:
— Ах ты, чтоб тебе остригли башку! Чтоб тебя на куски изрубили! Я ей добра желаю, а она вон какие слова...
— Лучше быть на куски изрубленной, чем попасть в кибитку постылого!
— Замолчи! Я знаю, что делаю!
Айна долго сдерживалась, но теперь она дала волю своему гневу. Она хорошо помнила, как мачеха в детстве трясла ее за плечи и приговаривала: «Почему ты не пропала, противная!» Тогда лицо ее становилось таким же злым, как сейчас. Она угрожала Айне: «Ух ты, дрянь этакая! Вот погоди — продам тебя самому скверному!» Может быть, у Мамы и не было такого намерения, но Айне теперь казалось, что это было давним решением. И она, наполнив свои слова ядом, сказала:
— Если б ты была родной матерью, то пожалела б меня! Со своей Соной ты, конечно, так не поступишь...
Тогда Мама, задрожав от обиды, запричитала:
— Правду говорят: «Платой неверного будет черная сабля». Так-то ты платишь мне за все, что я для тебя сделала! И в холод и в зной нянчилась с тобой, недоедала, недосыпала, только бы никто не бросил упрека, что я не родная мать... — Горло у нее перехватило, глаза наполнились слезами.
Обе заплакали.
— Мама! — снова взмолилась Айна, протягивая руки.
Но мачеха оттолкнула ее:
— Убирайся прочь, чтоб тебе не видеть светлого дня до самой смерти!
Айна со стоном упала на ковер и зарыдала.
Глава двадцать пятая
Когда Нобат-бай и Покги Вала вошли во двор, вышедший им навстречу слуга показал рукой на маленький домик:
— Если вы гости, идите туда.
Слова слуги и указанное им строеньице не удовлетворили Покги. Не долго думая, он спросил:
— А где живет Гюльджамал-хан?
Оказывается они вошли во двор не с той стороны. Домик для гостей находился слева. Справа виднелись два дома из жженого кирпича, под железной крышей Слуга указал на дом поменьше.
Покги и Нобат-бай двинулись по указанному направлению. Слуга крикнул им вслед:
— Эй, люди! Помещение для гостей здесь!
Покги обернулся и важно произнес:
— Мы не из тех гостей, которые пойдут туда!
Покги Вала не знал в лицо Гюльджамал-хан, но так как она была из рода Амаша-Гапанов, то он считал ее своей родственницей и верил, что она с радостью встретит его. Для ее детей он купил в подарок фунт конфет в красных и синих бумажках с бахромой на концах.
Было далеко за полдень. Тени толстяка Покги и Ноба-бая, подергиваясь, проплыли по стене, а затем сразу удлинившись, скользнули вдоль дома.
Эти тени нарушили размышления старухи, которая сидела на открытой веранде. К ней, кроме близких, редко кто заходил; слуги парами не ходили, из тех, кто бывал у нее, никто не имел обыкновения появляться с задней стороны дома. Не успела она взглянуть, кому принадлежат тени, как два человека остановились у веранды и в один голос сказали:
— Салям!
Старуха, увидев перед собой незнакомых людей, ответила холодно:
— Здравствуйте!
Это была сама Гюльджамал-хан. Она только что хотела кликнуть слугу, чтобы он показал помещение для гостей, как Покги, сбросил свой хурджун (Хурджун — переметная сумка) на веранду, протянул руку, придерживая рукав:
— Давай-ка поздороваемся, тетушка Гюльджамал!
Гюльджамал-хан растерялась от неожиданности. Решив, что это кто-нибудь из дальних родственников, она обеими ладонями слегка ударила но рукаву толстяка. Потом протянулась рука другого человека. Когда она так же хлопнула ладонями о ватный рукав Нобат-бая, поднялось облачко пыли.
Покги без приглашения уселся на большой ковер и поджал под себя ноги. Гюльджамал-хан пристально смотрела на гостей и не могла понять, кто они и откуда. По самоуверенности толстяка, по его полному красному лицу и по той бесцеремонности, с какой он расселся на ковре, она склонна была принять его за ходжу.
— Ну, гости, спрашивайте, — обратилась она к обоим.
— О нет, Гюльджамал-эдже, начинать тебе!
— Вы — не потомки пророка?
— Откуда ты, оттуда и мы! — ответил Покги.
Гюльджамад-хан опять пристально взглянула на одного, затем на другого и опять ни в одном из них не признала никого из своей многочисленной родни.
При виде Гюльджамал-хан, ее высокомерной холодности Нобат-бай совсем опешил и стоял в нерешительности. Заметив, что он устало переминается с ноги на ногу, Гюльджамал пригласила:
— Проходите, садитесь.
Покги начал спрашивать о здоровье. Казалось, вопросам не будет конца. Нобат-бай тем временем с любопытством рассматривал владетельную вдову.
Старухе было уже лет под семьдесят, однако стан ее был прям и живые черные глаза не потеряли блеска. Роста она была небольшого, не худая, морщины были мало заметны на ее полном лице, но беззубый рот и запавшие губы выдавали ее преклонный возраст. В одежде ее Нобат-бай не заметил ничего, что бы сильно отличало ее от состоятельных женщин аула. На ней было обыкновенное синее платье, на голове — маленькая шапочка, покрытая белым тонкого шелка платком. Но золотые браслеты с драгоценными камнями, кольца с яхонтами, каких Нобат никогда не видел на байских женах, свидетельствовали о ее богатстве.