Реубени, князь Иудейский

Брод Макс

У ближайшего угла его остановил дикий рев. Это трубил Герзон. Старик стоял на балюстраде башни и не переставая трубил о грядущих днях Мессии.

Нужно было унять его и, в крайнем случае, связать его. Давид побежал по лестнице на башню.

Но на этот раз припадок Герзона носил несколько иной характер, чем обыкновенно. Он был не в мрачном настроении, а исполнен радости. Когда юноша взбежал к нему, он нежно прижал его к своей могучей груди и наконец, освободивши его из своих объятий, указал ему вдаль, где среди темных скученных крыш пламя возвышалось в виде какой-то высокой красной крыши и белым паром поднималось к едва проснувшемуся небу, бросая искры в земную тьму.

— Огненный столб! — ликовал

Герзон, — огненный столб, как тогда в пустыне!

У Давида никогда не было уверенности, что привратник понимает его. Он всегда говорил с ним приблизительно, наудачу. Еще меньше мог он надеяться теперь добраться до его сознания, затуманенного возбужденной фантазией. Тем не менее, грубо схватив его за руки, он сказал:

— Теперь не время для глупостей.

Герзон испугался и пробормотал:

— Огненный столб — путь к священной горе, — и зашатался. Если бы Давид не поддержал его, он совсем бы упал.

Давид отвел его в башенную комнату и усадил в кресло.

— Что совершилось? — бормотал старик и от неистовой радости перешел сразу к своим обычным тяжелым вздохам.

— В том-то и дело, что ничего не совершается, — гневно сказал Давид.

На кого он сердился? Не на старика же, который в полном бессилии опрокинул свою растрепанную рыжую голову на спинку кресла.

— Огненный столб вел нас к священной горе, но не забудьте, что тогда мы были вооруженными, способными к войне мужчинами, были разделены на тысячи, и каждый шел за знаменем своего племени, каждое племя имело своего военачальника. А что мы теперь? Народ калек, безумцев и болтунов!

Старик снова глубоко вздохнул, его беспокойные глубокие глаза наполнились слезами. Но раздражение Давида еще усиливалось от такого подтверждения его слов.

— Теперь вы плачете! Теперь вы вздыхаете! Но если верно то, что мы всегда говорили, — будто десять потерянных колен Израилевых не погибли, что колена Реубен Гад и половина колена Манассии находятся в пустыне Хабор, под властью царя Иосифа, что они сильны и воинственны, что их триста тысяч человек, что у них совет из семидесяти старейшин, что царю Иосифу помогает его брат — герой Давид Реубени, — почему же вы давно уже не послали гонцов к царю и его совету, почему вы не умоляли о помощи вашим бесправным братьям? Они примчались бы из далекой страны, как воины Соломона, вооруженные против всех бедствий мрака, десять тысяч с правой стороны, десять тысяч с левой стороны! Герой Давид Реубени не заставил бы себя ждать. Сердце не позволило бы и ему оставаться бездеятельным, когда проливается кровь его братьев. А вы, вы стояли в бездеятельном выжидании. О непосвященных я уже не говорю. Я говорю только о вас, который знал о царстве наших избавителей… Нет, вы тоже, должно быть, почерпнули эту весть где-нибудь в книгах. Вы тоже не знаете истины, тоже умеете только читать, сидеть за учением, болтать, как другие. Вы никогда не проявили никакого действия…

Старик открыл свой беззубый рот, но не произнес ни звука. Его огромное тело дрожало, словно кто-то невидимый дергал его во все стороны. Вдруг Герзон выпрямился во весь свой рост, красный шрам на его лбу пылал, как диадема.

— Ничего не делал? — начал он тихо, с трудом произнося слова. — Ничего не делал? Разве ты ничего не слыхал о Мессии Ашере Лемлейне?

— Так вы…

Имя это внушало ужас. О проклятом венецианце Ашере Лемлейне Давид кое-что слышал в своем детстве. О насилиях и всякого рода позорных деяниях, о грабежах и богохульстве, — не было такого преступления, которое не было бы связано с этим именем. Рассказывали, что, на несчастье евреев, в одной из деревушек Истрии объявился дьявол, рыжий великан, с вестью, что Мессия пришел и конец уже близок В копиях ученых сочинений, которые Давид читал у Гиршля, много рассказывалось

об этих ужасных днях. Некоторые из авторов сообщили, что они сами видели смелого обманщика, который призывал к покаянию и постам, который вносил через своих учеников смятение повсюду. Многие последовали за ним, и даже великий ученый Исаак Абарбанель писал в его защиту полемические сочинения, доказывая, что в 1503 году начнется мессианская эпоха и что на четвертой неделе этого года она исполнится разрушением Рима, разрушившего Иерусалим.

Небо бросало кровавые отблески через открытую дверь. Снизу доносился шум от тушения пожара, от сигналов, грохота телег и от криков. Огромный силуэт привратника на фоне пылающего неба, его тихий отрывистый голос среди ночного гула — все это казалось призраком, который принадлежит полузабытому прошлому, теперь едва понятному среди шумной современности, в которой он заблудился.

— Ашер Лемлейн, — кивнул головой Герзон. — Да, так назывался я до моего восьмого рождения, прежде чем принял свой нынешний образ и нынешнее имя. Ашер Лемлейн было седьмым моим рождением, и потому я полагал, что исполнилось время. А так как изгнанники шли из Испании, и цвет моего народа падал на дорогах, чтобы быть растоптанным, — то разве не слышал я плача в Риме? То плакала Рахиль о детях своих.

— Не надо этого, не надо, — оборвал его Давид. — Расскажите, что вы делали?

Герзон с криком стал рвать на себе свою серую рубашку.

— В этом и вся тайна! В тех подлостях, о которых тебе рассказали, нет ни слова правды. Когда нас постигла неудача и надежда наша рушилась, то те, кто прославлял меня, стали осыпать меня клеветами. Синьория Венеции послала против нас три морских судна. Верующие на коленях стояли на берегу, проводя время в посте, бдении и молитвах. Солдаты высадились на берег, зажгли костры вокруг нашего лагеря. Мы думали, что это огненный столб ангелов Божьих, и ждали знака, который был мне в видении: все церкви на земле должны были рушиться в полночь, все сразу, и это должно было знаменовать начало царствия Божьего. Но в полночь матросы ворвались в наш лагерь. Кто не успел бежать, был убит, кто бежал, жил с разбойниками и дикими лесными зверьми.

Так вот какое ужасное прошлое скрывалось за тихою жизнью старика! От этих воспоминаний он старался уйти, а они своими кровавыми лучами постоянно снова пронизывали его безумные видения! Но Давид думает теперь не об ужасной судьбе лже-Мессии, он думает о всем народе.

— Все, что вы делали, было неправильно! — резко говорит он старику.

— Я знаю это, — жалобно ответил Герзон. — Камень, который строители предназначили во главу угла, был отвергнут. Послан был демон, явившийся в образе волшебно прекрасной женщины другого племени…

— Это несущественно, — пренебрежительно прерывает его Давид.

Герзон не может выдержать упорного взгляда Давида. Он отступает перед ним до порога башенной комнаты и стоит уже на галерее. Давид следует за ним.

— Неправильно было молиться и поститься, неправильно было вести на бойню безоружных людей, да еще обессиливать их ночным бдением! И оставьте меня в покое с вашим демоном в образе женщины. Величайшие полководцы брали с собой в походы красивых женщин и все-таки побеждали.

— Так, значит, не в том был грех, что святой поддался соблазну!

— Чепуха! Марс спит с Венерой и все же не перестает быть Марсом. Но когда огонь во вражеском лагере или горящую крышу принимают за огненный столб Господень — вот такими выдумками вы, Ашер Лемлейн, взяли на себя огромный грех!

Но Герзон, запинаясь, словно его озаряет новое знание, и с каждым словом загораясь все больше, говорит:

— Кто этот юноша? В его имени, как и в моем, есть слово овца, которое искупает наш грех, овца, которую чтут и заблуждающиеся христиане.