Реванш императора
Шрифт:
В отдалении послышались звуки горна, и вслед за ними по всему полю раскатился грохот мощного артиллерийского залпа. Наполеон остановил коня на пригорке за арьергардом гвардейской пехотной дивизии. Ее поредевшие полки застыли в молчании и ожидании. А прямо перед солдатами по широкому полю неумолимо надвигалась на французские позиции колонна неприятельских войск при поддержке с северного фланга нескольких кирасирских полков и полудюжины артиллерийских батарей на конной тяге. Орудия пруссаков беспрепятственно разворачивались в позицию в каких-нибудь двухстах метрах от линии обороны. Наполеон в ярости выругался и заорал на адъютанта, чтобы тот где угодно нашел и подтянул сюда хотя бы десяток пушек. Адъютант отдал честь и ускакал. Тяжелая кавалерия пруссаков
– Может быть, имеет смысл выстроить каре?
– осторожно предложил Ярослав.
Наполеон покачал головой:
– Бесполезно. В любом случае мы проиграли. Если построить дивизию в каре, ее разнесут прусские орудия и освободят дорогу пехоте. Если же этого не делать, тяжелая конница все равно прорвет оборону. Нет, мой друг, мы останемся здесь и будем держаться до последнего. В прошлый раз я бросил моих гвардейцев, но сегодня поклялся, что этого больше не повторится.
Прусские батареи открыли огонь. Гвардейцы валились замертво под картечью целыми шеренгами. На правом фланге кирасиры перешли на рысь и неудержимой лавиной тронулись в атаку, с каждым мгновением набирая скорость.
Командир дивизии подскакал к Наполеону, ожидая приказа.
– Держать линию! Держать линию любой ценой!
– выкрикнул император, но из уст его вырвался только хриплый шепот.
Грохот копыт нарастал. Передние ряды конницы быстро разворачивались в лавину. Вознеслись к небу звуки кавалерийских рожков, трубивших наступление. Взметнулись над головами всадников выхваченные из ножен клинки. Рассыпавшись по фронту шириной в четверть мили, бронированные кавалеристы неслись на жалкую горстку французов, в чьих рядах прусская артиллерия с фланга ежеминутно проделывала все новые и новые зияющие дыры.
Скованные железной дисциплиной гвардейцы ждали врага в неподвижном безмолвии. Но вот прозвучал приказ командира, и в то же мгновение первая шеренга опустилась на одно колено, уперев мушкеты прикладами в землю и выставив навстречу коннице сверкающие штыки. Вторая шеренга осталась стоять, держа оружие в положении «на прицел». Третий ряд гвардейцев пока держал мушкеты в положении «на плечо», ожидая команды. За спинами пехоты спешно формировались в эскадроны остатки кавалерии, готовые в случае необходимости заткнуть любую брешь.
Громовая поступь конницы отдавалась в ушах тысячекратно усиленным рокотом морского прибоя, захлестывавшего в шторм недоступные в тихую погоду уголки. Слыша этот сотрясавший землю тяжелый гул, Ярослав испытывал детское желание зажать уши, закрыть глаза, свернуться в комочек и спрятаться в чулан, лишь бы не видеть и не слышать приближения смертоносной волны. Он давно забыл, что все происходящее, по идее, было не более чем игрой. На его взгляд, ничего реальнее ему еще не приходилось видеть, о чем каждое мгновение напоминали громоздившиеся горы убитых к раненые, истекавшие кровью, исторгавшие предсмертные вопли и стоны из искаженных страданием ртов, пытавшиеся куда-то ползти или просто лежавшие неподвижно, устремив в небо опустошенные болью взоры.
Кирасиры приблизились на сотню метров, потом на семьдесят пять…
Ярослав хорошо понимал, будучи ученым, как много зависит в данной ситуации от морального и психологического настроя защитников. Сама атака была не так уж и страшна, если только «Веллингтон» не запрограммировал лошадей пруссаков на полное бесчувствие. В противном случае, как любые другие существа, обладающие сознанием и зачатками рассудка, они безусловно откажутся быть насаженными на штыки первого ряда гвардейцев и в последний момент отвернут в сторону. Основной расчет в такого рода атаке делался совсем на другое - на тот ужас, который должно внушить оборонявшимся неудержимое наступление закованной в металл и потому почти неуязвимой конницы. Сейчас он своими глазами видел, как это на самом деле страшно. Земля тряслась под копытами, звонкое ржание наполняло воздух, блестели занесенные клинки палашей и сабель. Каждый всадник казался десяти футов ростом. Они скакали стремя
Погруженный в эти невеселые мысли, Ярослав даже не услышал команды открыть огонь, поданной второй шеренге стрелков.
Французские позиции окутались пороховым дымом, а передние ряды конницы словно налетели на протянутую проволоку. Люди и кони валились наземь, кувыркались в грязи; предсмертное пронзительное ржание смешивалось с грохотом канонады с фланга. На несколько мгновений ученому показалось, что атака захлебнулась, и он готов был уже разразиться ликующим победным воплем, но тут дым рассеялся, и с замиранием сердца он увидел, что залп нанес лавине конницы лишь частично парализовавший ее удар. Передовые всадники понесли существенный урон, но их подпирали задние ряды, отделавшиеся минимальными потерями. Атака продолжалась. Прусская кавалерия проскочила последние метры и захлестнула тонкую линию французской пехоты.
Ярослав словно всем телом ощутил, как подались гвардейцы под мощнейшим напором. Подались, заколебались, но устояли, как будто повинуясь единой воле. Так останавливает массивную бычью тушу изящный матадор, вооруженный узенькой полоской хрупкой стали.
То один, то другой солдат оглядывался назад, готовый ринуться в бегство при первых признаках прорыва. Шеренги стрелков даже отступили на несколько шагов, но никто не нарушил строя, никто не побежал - недаром эти солдаты с гордостью называли себя ветеранами Старой гвардии. Волна всадников накатилась, разбилась о них, как об утес, и отхлынула.
Первый натиск был отражен, но теперь началось самое страшное: рукопашный бой, ближний бой между кавалерией и пехотой, где все преимущества были на стороне кавалерии. Зазвенела сталь, вновь разнеслись над полем жалобные вопли гибнувших лошадей, а из тысяч глоток вырвался единый рев, порожденный страхом, болью, отчаянием, гневом и разжигавшим кровь вдохновением схватки. То здесь, то там обезумевшая от ран лошадь налетала на штыки, на миг проделывая в линии обороны небольшую брешь, в которую сразу устремлялись задние ряды. Линия французов в основном держалась, но уже в нескольких местах была прорвана. И в эти прорывы с каждой минутой вливалось все больше и больше кавалеристов, грозя ударом с тыла и окружением.
Пехоте приходилось вести штыковой бой на два фронта. Спереди наседали атакующие, а сзади те, кто успел прорваться сквозь строй. Мушкеты с примкнутыми штыками так и мелькали в умелых руках гвардейцев. Они успевали и отражать выпады кавалерийских сабель, и, в свою очередь, поражать коней и седоков. Многие из кирасир оставили сабли в покое, и те висели у них на запястьях на кожаных ремешках. В такой плотной схватке больше годились седельные пистолеты. Сухой треск пистолетной стрельбы раздавался теперь по всей линии обороны Но и французы не дремали. Второй ряд пехотинцев успел перезарядить мушкеты, ставшие смертельным оружием при стрельбе в упор. Безумие боя охватило даже коней. Разъяренные животные вставали на дыбы, кусались, лягались и топтали без разбора всякого, кто подвернется под ноги. Одна из прусских лошадей на глазах Ярослава схватила зубами за горло французского гренадера и одним движением челюстей сломала ему шею. В то же мгновение голова ее оказалась пробита случайным выстрелом ее собственного всадника, и оба рухнули наземь, чтобы уже никогда не подняться.