Реверанс со скальпелем в руке
Шрифт:
– Пробовать не привык, Мари! – отрезал Дешам, - если не уверен – просто не берусь.
– Тогда я попрошу вас ассистировать, вы не можете мне отказать, - умоляюще смотрела я ему в глаза. Тридцать шесть, блин! Мой ровесник. И как он себе представляет – просто сидеть, смотреть, слушать и ждать?
– Люк! – взревел вдруг доктор, заставив меня присесть от неожиданности: - Котелок на огонь! Готовим операционный стол.
И резко вышел из лазаретной палатки.
– Надежда, мадам… у меня - надежда. Попробуйте. Я не боюсь, - быстро бормотал солдат, - меня зовут Жан... Жан Готье. У вас получится, я верю… верю… больно как, Господи всемогущий! Жжется,
– Так всегда при подобных травмах, ничего у вас нового. Я верю в лучшее, Жан. Потерпите чуть-чуть, совсем еще немножко - вы очень сильный мужчина. Мы скоро.
Быстро переодеваясь у себя в платье с обрезанными еще после первой операции рукавами и убирая волосы в пучок, я обдумывала варианты – что там могло? Ранение колющее, рваного разрыва и раздавливания внутренностей быть не должно. Район пупка…
Вышла на улицу, осмотрелась – солнце. Ярко, светло, тепло пока еще – юг… Подготовка шла полным ходом. Уже стоял большой стол – тот самый, с отпиленными под мой рост ножками. Рядом – стол маленький и мой сундук с перевязочным материалом. Люк вешал на перекладину еще один котелок с родниковой водой – побольше размером. Я бросила в закипающую воду сегодняшнее приобретение – расширитель.
– Хороший мастер, - доложила Дешаму. Он промолчал.
– Не злитесь, док, - попросила я, - доверьтесь мне, пожалуйста. Сказать – смертельна рана или нет нельзя, не оценив внутренних повреждений. Никогда не поздно… Пирогов делал однажды резекцию тонкой кишки после пулевого и даже без наркоза, и больной выжил.
– Вот вы сейчас обещали ему легкую смерть, я правильно понял? Сделаете? – нейтрально поинтересовался он, не обращая уже внимания на непонятные частности и странности: - Или это из несбыточных обещаний? Как это удобно, правда? Так сильно надеяться на кого-то, кто есть рядом?
– Я безумно сильно надеюсь на вашу помощь и верю, что у нас получится. Но, если что… это буду я, Жак, - кивнула я, - обещаю вам.
У каждого врача, а особенно хирурга, действительно, есть свое маленькое кладбище. Было оно и у Шонии… Я никогда не забуду именно ту операцию – месиво из лопнувших при тупом ударе кишок, крови и кала, и капли пота, которые я буквально поминутно стирала с его лба. Как он в какой-то момент отложил инструмент и просто отошел от стола, глядя в потолок… Мы все молчали, а он решал. Но немного постоял там и вернулся. Если есть малейший шанс… Тогда пациент не выжил, но варианта, при котором шеф не вернулся бы к столу, я просто не представляла.
– Подите вы к черту, Мари! – рванул Дешам за палатку.
– Помочитесь, чтобы не отвлекаться, док, и пора уже мыться! Определитесь с анестезией, я хотела бы начать, как можно скорее.
– Я понимаю…
Скоро тепло укрытый больной спал, привязанный к столу ремнями. В прорези простыни кровила колотая штыком рана. Я опять необыкновенно остро воспринимала действительность – будто включились дополнительные органы чувств. Слух, например, улавливал малейшие звуки: тихий шелест листвы, бульканье кипятка в котелке, беспокойное дыхание Люка слева от меня, у столика с разложенными на простыне инструментами. Сдержанное, но шумное – Дешама, стоящего по ту сторону стола, на месте ассистирующего.
– Док, если я снова шлепнусь в обморок, не прикасайтесь ко мне. Пусть Люк умоет меня холодной водой. Я встану и закончу, обязательно, - уточнила я на всякий случай. Дешам что-то промычал в ответ. Я лично намывала им обоим руки щеткой и щелоком, и мне не хотелось бы…
Запахи – крепкий ромашковый, исходящий от котелка с фильтрованным
– Лапаротомия, блин… - выдохнула я, принимая от Люка скальпель и опять вспоминая предоперационную подготовку с УЗИ, КТ, рентген с водорастворимым контрастом… Сложнейшую аппаратуру и инструментарий для лапароскопии. А еще сшивающие аппараты, исключающие зависимость наложения анастомоза от квалификации хирурга. А еще – улыбку Шонии, ласково прищурившую его глаза и его спокойный, уверенный голос… Благословите же свою ученицу, шеф!
– Ну, с Богом! И-и-и… обеспечиваем доступ, рассекая брюшину в месте травматического вмешательства… Люк – расширитель… Док, держите здесь. Не двигаться, держим рану открытой. Люк - салфетки… еще, еще, еще… поставь лоток ближе, буду брать сама... Так… чистую подкладываем под травмированный участок. Док, резекции не будет – два длинных пореза тонкой кишки, видите? Ровных, не рваных, одна и та же петля, - выдохнула я с облегчением, - длина петли достаточная… выводим её наружу… будем шить вне брюшной полости. Освобождаем участок от жировой клетчатки. Влажные салфетки… Опорожняем петлю… салфетки… Раствор… Вставь нить в маленькую иглу, Люк. Люк…? Не спеши, мой хороший – в маленькую. Большой будем шить живот… А этот шов называется двухрядным, причем первый ряд будет инфицированным, так как он проходит через просвет кишки. Стерильность шва обеспечивается наложением второго ряда … - опять не закрывался у меня рот.
Когда все еще спящего больного унесли и переложили на кровать, мы с доктором сели на бревно и замолчали. Болела спина, между лопаток будто вогнали нож. Кресло бы сюда, как у полковника, чтобы откинуться на него и полностью расслабиться... я не чувствовала в себе сил жить. И солнце ушло… прямо роковое какое-то время – ближе к закату.
– Платье заказали?
– Заказала – серое, - вяло кивнула я, отвлекаясь от тоскливых мыслей.
– Я же просил…
– Откуда вы знаете такие тонкости, Жак? – развернулась я к нему, - я уже заметила – вы в курсе многого из того, что знать не должны бы.
– Как и вы, Мари – не должны, - усмехнулся Дешам, - я бастард. Отца называть не стану, ношу имя матери. До четырнадцати лет жил рядом с ним, но не в семье. Потом меня отослали в медицинскую школу. По окончанию вместе с посольством отбыл в Персию… там пять лет, потом Королевская академия хирургии, которая мало что мне дала. Дальше служба в войсках, участие в войне за «польское наследство».
– Сильно. И семья с тремя детьми? Не самая плохая судьба даже на этот момент, - кивнула я с уважением, - а восточный друг, поставляющий опий, это еще с персидских времен?
– Да, с тех… там опий называют - териак. Обезболивая им, делают даже кесарево сечение живым женщинам, и они выживают… - горько улыбался он, - я говорил об этом в Академии – и матку нужно сшивать, а не только живот! Меня высмеяли – она, мол, срастается сама… не стоит спорить с природой.
– Зависть… а еще сила инерции и привычка, - качнула я головой, соглашаясь с ним: - Юлий Цезарь своим указом распорядился делать чревосечение женщинам, которые скончались родами – чтобы извлечь младенцев. В принципе о выживании роженицы речи не шло. А опий в медицине хорош...