Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
И причин для спешки было две.
Во–первых, Коцюбинский и Примаков были делегатами от Чернигова на созванный в Киеве, еще на вчера, съезд Советов. Во–вторых, Центральный исполнительный комитет Советов и Центральный Комитет партии рассылали членов ЦИКа по всей стране — для организации советской власти на местах. От ЦИКа их напутствовал Свердлов. От ЦК — Ленин.
Ленин — это было лишь третьего дня — сказал:
— Не мешкайте! Сегодня мы направили Центральной раде ультиматум. Завтра — Украинский съезд Советов. События назревают. Съезд будет трудный. Ваше участие в нем обязательно.
Владимир Ильич положил свою ладонь — мягкую, но с сильными, как у пианиста пальцами — поверх руки Коцюбинского, другую руку положил на плечо Примакову, склонился совсем близко:
— …Как украинцы, вы можете устраивать у себя жизнь, какую хотите. Но мы протянем братскую руку украинским рабочим и скажем им: вместе с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии. Только социалистический союз трудящихся всех стран не оставит почвы для национальной травли и грызни.
Потом Владимир Ильич просил их, украинцев, делегатов Украинского съезда, которые прибудут на съезд непосредственно из Петрограда, после того как сами они принимали участие в установлении советской власти в стране, — особо отметить в своих выступлениях на съезде, что восстание в Петрограде было восстанием до имя будущего всех народов бывшей Российской империи и участие в нем принимали рабочие и крестьяне всех национальностей. Владимир Ильич подчеркнул также, что, как ни нужны сейчас воинские революционные части в гарнизоне Петрограда, Петроградский штаб не чинит никаких препятствий тому, что украинцы–солдаты возвращаются сейчас домой, чтобы принять участий в борьбе рабочих и крестьян на Украине. Солдаты–украинцы уезжали на Украину при оружии и согласно маршрутам, которые им давал специально созданный Украинский штаб.
Да, это будет серьезный аргумент в выступлении на съезде — в то время когда Петлюра на Украине разоружает солдат–русских и высылает их за пределы Украины даже без пищевых припасов и без одежды.
На прощание Ленин сказал еще:
— Нам говорят, что Россия раздробится, распадется на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого пугаться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтоб сохранился союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией любых наций…
И вот они четверо стояли… на границе между Россией и Украиной. Они спешили на Украину — с ленинским заданием, и… опаздывали. Поездов не было. Заносы.
Юрий Коцюбинский сердито ковырнул ногой толстый слой пушистого влажного снега:
— Черт! А это что за эшелоны, не знаешь, Виталий?
Справа от станции на трех или четырех колеях выстроились длинные — один в один — ряды красных пульманов. Снег укрывал каждый вагон пухлой шапкой — поезда простояли здесь всю метель, они прибыли еще вчера и позавчера.
— Хлебные маршруты, — ответил Примаков. — На Москву и Петроград. Задержаны по приказу генерального секретариата. Винниченко с Петлюрой приказали прекратить отправку хлеба в Московщину — пускай рабоче–крестьянская власть пухнет с голоду!..
— Сволочи! — снова буркнул Коцюбинский.
Мягкий и застенчивый по натуре, Юрий никогда не ругался.
— Друзья! — Юрий бросил взгляд на эшелоны с зерном, потом посмотрел на товарищей. — А может быть, будет приказ вернуть эти эшелоны назад, в Киев? Мы бы пристроились на буферах… — Он тут же сердито хмыкнул. — Недурная была бы б картинка! Возвращаемся с хлебом, который Петлюра и Винниченко вырвали изо рта у петроградские и московских товарищей…
— Все равно! — махнул рукой Фиалек. — Колея на Киев еще не расчищена, расчищена только из Киева и на Харьков…
В это время они услышали гудок.
Гудок доносился справа, с киевской линии. Но они все равно смотрели налево и прислушивались: не загрохочет ли, не появится ли поезд из Харькова или Москвы?
Нет. Поезд шел из Кисла. Он вынырнул из–за белого полога черной змеей и пыхтел уже у семафора. Был день, но огни на паровозе светились: белая снегопад мгла стояла над просторами, словно туман, словно удивительный белый сумрак.
Это был пассажирский поезд — из зеленых, третьего класса, и сине–желтых «микст» второго и первого класса, вагонов: вчерашний пассажирский, задержанный в дороге бураном.
— Товарищи! — неуверенно заговорил Коцюбинский. — А может быть, поедем на Харьков? А оттуда — через Полтаву или даже через Екатеринослав — в Киев? Может быть, там, на юге, нет таких заносов?..
— Мне, как знаете, все равно, — ответил Фиалек.
Примаков молчал. Чудновский раздраженно дернул плечом, и его левый рукав снова запрыгал.
— Даже если там нет заносов, в Харькове мы будем завтра, а оттуда еще целые сутки… Уж лучше прямо пешком на Киев…
Лязгая буферами, поезд остановился у перрона. Бомкнул колокол — начальник станции сразу дал первый звонок. Поезд опаздывал на полсуток, начальник спешил отправить его дальше.
Из вагонов выскакивали пассажиры. По большей части это были транзитные — кому ехать из Киева в Ворожбу! По большей части это были люди с чайниками в руках — соскочив, они сразу спрашивали: где кипяток, где куб? Пассажиры промерзли, пассажирам хотелось горячего чаю.
— Саша! — вскрикнул Коцюбинский. — Ты?
Прямо на него налетел Горовиц с чайником в руке.
— Юрко?!
Встреча была совершенно неожиданная — ведь Горовиц должен был быть в Киеве на съезде Советов.
— Андрей!.. Лаврентий!..
За Горовицем — с чайниками в руках — спешили Иванов и Картвелишвили.
— Юрий? Коцюбинский?
— О! Затонский Владимир Петрович! Что за черт! Товарищи! Куда же вы? А съезд?
— А ни куда? Виталий! Гляди, и Чудновский! Здоров, Фиалек!
Все сбились в кучу, хватали друг друга за руки, спрашивали, но ответить еще никто ничего не успел. Ударил второй звонок.
— Кипяток! Где куб? Ребята, кипятку же надо!.. Не успеем!
— Съезд? Съезд! Почему вы здесь? — дергали каждого на них Коцюбинский, Примаков, Чудновский, Фиалек.
— Что случилось? Почему вы в харьковском поезде? Куда?
— Едем на съезд! — крикнул Саша Горовиц и пустился через перрон к бакам с кипятком, дымившимся рядом с вокзалом. — Товарищи, скорее! Опоздаем!..