Ревизия командора Беринга
Шрифт:
А Князь Иван вытащил платок и, учтиво высморкавшись, добавил:
— В Петербурге находят, что надобно наградить графа... Пожаловать тайным советником и кавалером ордена Александра Невского... А это приговор суда, рассмотревшего дело Змаевича, адмирала, коий был отдан под суд за воровство на галерной верфи, коей заведовал... К смертной казни его и майора Пасынкова приговорили...
Пётр машинально окунул в чернильницу перо, чтобы подписать лёгший перед ним указ, но тут же уронил его и вскрикнул от боли.
Это князь Иван, нагнувшись, укусил его за ухо.
— Ты что?! — хватаясь за ухо, закричал император.
— Простите, Ваше Императорское Величество, — улыбаясь, сказал князь Иван. — Я хотел просто показать вам, как больно бывает человеку, когда ему голову рубят.
— Дурак! — сказал император, поднимая перо с забрызганного чернилами указа. — Я тебя так вздую, что, небось, ещё и позавидуешь тем, которым головы отрубают. Много ль украли-то они?
— Суд недостачу выявил — триста рублей и тысячу брёвен...
— Куды им брёвен столько? — потирая ухо, спросил император и тут же добавил: — Передай, что я казнь отменяю. Пускай в чине понизят до выслуги и пошлют куда подальше... Чего ещё?
— Ещё от Лопухина рапорт на Ваше высочайшее имя. Жалуется, что флот исчезает вследствие Вашего Императорского Величества удаления от него...
— При мне, што ль, корабли гнить не будут?! Пускай сами за кораблями лучше смотрят. А я, когда нужда потребует употребить корабли, то и пойду в море. А как дедушка, гулять на них — не намерен. Всё, что ли?
— Ещё от Остермана письмо, Ваше Императорское Величество.
Нахмурившись, император взял послание своего воспитателя и вице-канцлера. Письмо было написано по-немецки, и князь Ванька не мог разобрать его.
Писал Андрей Иванович о своём худом здоровье, горевал, что Его Императорское Величество совсем забросили учёбу, и как теперь нагонять, ему, больному, неведомо... Ещё писал Андрей Иванович, что пришло донесение — в Берёзове померла от оспы Мария Александровна Меншикова, бывшая невеста императора.
Нахмурился Пётр, прочитав письмо.
О невесте своей он совершенно позабыл за эти годы. Но сейчас припомнилось, как сидели они рядом на концерте во дворце светлейшего князя, смотрели на танцующих карликов, и Машка изо всех сил пыталась сохранить серьёзность, а потом всё-таки не выдержала и засмеялась... И так явственно припомнилась императору смеющаяся княжна, что стало грустно. Сколько ей лет нынче? Восемнадцать... Совсем ещё не старая померла...
— Барон-то чего, Ваше Императорское Величество? — заметив, как помрачнел государь, спросил Долгоруков. — Опять учёбой нудит?
Император не ответил. Засунул письмо Остермана в карман и вышел из шатра к жарко и высоко шумящим посреди сгустившейся тьмы кострам.
Великая охота шла... Бывали ли такие ещё на Руси — неведомо. Пятерых медведей закололи. Пятнадцать рысей добыли. Пятьсот лисиц затравили. Зайцев — больше четырёх тысяч.
Высоко вверх улетали искры. В темноте подмерзшего неба мелко и остро сверкали звёзды. Шумно было у костров. Гремела музыка. Говорили здравицы. За здоровье Его Императорского Величества осушали кубки, за удавшуюся охоту. Невдалеке от императора в Преображенском мундире сидела княжна Екатерина Долгорукова. Синие лосины плотно облегали её красивые ноги, тёмные кудри рассыпались по эполетам. Тревожно и близко блестели глаза.
Тринадцатилетний император пил вместе со всеми, и, хотя снова и снова подливал князь Ванька в его кубок, не пьянило вино. Грустно было слушать весёлую музыку.
— Чего пасмурны так, Ваше Величество? — спросил Долгоруков.
— Не знаю, князь... — ответил император. — Ты в шатре давеча показать хотел, как больно, когда голову отрубают... А вообще умирать как?
— Не знаю... — хохотнув, ответил приятель. — Не пробовал ишшо...
— И я не знаю... — сказал Пётр. — Только страшно очень...
— Нам ли ещё о смерти думать, Ваше Императорское Величество! Небось, не скоро до нас очередь дойдёт! Поживём маленько...
— Налей ещё вина, князь... — сказал Пётр.
Утром проснулся он в чужом шатре.
Вокруг была разбросана одежда. Император лежал в постели, а рядом, забившись в угол, плакала княжна Екатерина Долгорукова. Разорванный Преображенский мундир был накинут на голые плечи.
— Ты чего здесь?! — удивился Пётр.
Эполеты на плечах княжны перестали дрожать. Долгорукова подняла голову и посмотрела на императора.
— Я чего?! — спросила она, и из синих больших её глаз брызнули слёзы. — Это вы! Вы, Ваше Императорское Величество, чего!
— Не реви... — нерешительно проговорил Пётр и, соскочив с постели, начал натягивать на себя одежду. Весь красный вылез из шатра и тут же остановился. В одну ночь облетел лес... Чёрные стояли вокруг деревья. Было ещё рано. Только по покрытой инеем траве бегали, подбирая разбросанные остатки вчерашней трапезы, собаки, да ещё у потухшего костра, завернувшись в шубу, угрюмо сгорбился старый князь Долгоруков. Слезящимися, мутными глазами посмотрел на императора.
Покраснев ещё сильнее, Пётр побежал в свой шатёр. Здесь, на полу, окружённый со всех сторон собаками, храпел князь Ванька. Под глазом у него темнел синяк.
Раскидав собак, Пётр с трудом растолкал князя.
— Что случилось?! Почему я оказался там?!
— Почему? — Ванька помотал головой, потом потрогал синяк под глазом и поморщился. — Откуда я знаю, почему? Я хотел тебя, Ваше Величество, спать увести, а ты мне кулаком в глаз заехал и к Катьке в шатёр полез. Мамашу прогнал. Батьку хотел из ружья застрелить, когда он тебя отговаривать взялся. На Катьке всю одежду разорвал... Никакой силы унять Ваше Величество не было... Чего теперь делать, не знаю уж...