Ревизия командора Беринга
Шрифт:
Посмотришь на рощу и сказочным великаном себя представишь, а поднимешь глаза, вглядываясь в затянутый сероватой дымкой простор тундры, и таким крохотным становишься! Меньше, чем эти карликовые берёзки, меньше, чем трепещущие на их ветвях листочки...
Только совсем и не страшно затеряться в бесконечном пространстве, потому что не один ты, а рядом с любимым человеком, потому что любовь в тебе, которая всё вокруг красотой наполняет, с которой и гиблое место раем покажется...
Шло лето. Прошли, гонимые гнусом, стада диких оленей. Непрерывным потоком несколько дней текли на север. Местные промысловики поджидали оленей на переправе. На лодках врезались в стада и острыми копьями кололи животных. Наиболее удачливые охотники за день добывали до ста оленей... Вместе с промысловиками охотились на оленей и моряки, запасаясь мясом на предстоящее плавание. Покраснела от оленьей крови ледяная вода, но и кровь не растопила вставших у выхода в море льдов.
Уже и грибы поднялись, прикрывая своими шляпками верхушки берёзок, а лёд на море не двигался...
И только когда совсем потеряли надежду, свершилось... 1 августа подул сильный ветер и заколебалась ледяная твердыня. Морские волны взломали ледяную крышу. Дыбом вставали гигантские льдины, сталкиваясь друг с другом, исчезали в морской пучине и снова поднимались на гребне волн — потемневшие от придонного песка и ила... Всю ночь работало море, и далеко по освещённой тусклым солнцем тундре разносился грохот. К утру льды разошлись... Подняв паруса, «Якуцк» вышел в море. Расталкивая вёслами кружащиеся льдины, весело побежали на запад. Почти триста миль пробежали за первые двое суток.
Едва успевали наносить на карту пустынные берега.
4 августа послали отряд под командой Чикина для осмотра Анабарской горы, а Василий Прончищев и Семей Челюскин занялись нанесением на карту речной губы.
Через неделю Чикин вернулся, и, ловя парусами не стихающий ветер, побежали дальше, пока у входа в Хатангский залив не встретили великие льды. Дальше уже не плыли, а лавировали между льдами. Здесь, в заливе, потеряли гружёный провиантом ялбот... И опять — откуда она взялась тут? — увидели избу посреди пустынного берега. Хозяина, правда, не застали, но запасы хлеба свидетельствовали, что обитаема изба. И собака кружилась вдалеке, злобно облаивая непрошеных гостей...
То и дело открывались острова, но подойти к ним из-за льда не удавалось. Огибая Таймырский полуостров, плыли теперь на северо-восток... Лёд у берегов сделался гладким, видно, что ни в какое лето не ломается он. Не обращая внимания на судно, бродили по льду белые медведи. В промоинах стадами резвились белухи. Моржи и тюлени лежали на ледяной кромке и тоже не обращали внимания на корабль. Зато чайки исчезли. И ветер стих. Наползали пронзительно-холодные туманы. Открытое море напоминало теперь расселину. По обе стороны дымящейся морозным паром полыньи высились ледяные стены...
Прончищев почти не покидал побелевшей от инея палубы. Он сильно ослаб. Когда Татьяна приносила горячую пищу, с трудом удерживал в руках миску.
20 августа командир не смог встать, и у постели его был собран консилиум. Семён Челюскин, «бравший» сегодня солнце, сказал, что плывут на широте семьдесят семь градусов двадцать девять минут. Потом выяснится, что плыли они гораздо севернее и уже вошли в пролив Вилькицкого, пройдя больше половины назначенного им пути, — но выяснится это потом. А пока консилиум решил — возвращаться, «понеже льды в море лежат далече к северу и от севера к востоку, и льды плотные и густые, и обойтить их и между ними пройтить невозможно».
Развернули в пятидесятиметровой промоине корабль и, выгребая на вёслах, поплыли назад. Мороз крепчал. Вёсла с трудом ломали ледок, стягивающий проход... Последние мили к чистой воде проползли, разбивая лёд баграми. Был объявлен аврал, и только чудом удалось вырваться из пасти полярной зимы.
24 августа, когда пробились в Хатангский залив, командование принял на себя Семён Челюскин. Он и принял решение возвращаться на зимовку в устье реки Оленек.
Через пять дней Василий Васильевич Прончищев умер.
Судно с мёртвым командиром на борту долго не могло зайти в устье реки: семь дней дул с берега штормовой ветер, выгнавший из рукавов воду. Только в начале октября провёл Семён Челюскин дубель-шлюпку к посёлку промысловиков.
6 октября Василия Васильевича Прончищева похоронили. Синеглазого барабанщика отряда цинга не тронула, но после смерти мужа Татьяне расхотелось жить, и через пять дней она ушла следом за любимым. Тихо угасла её жизнь... Было Татьяне Прончищевой всего восемнадцать лет. Не осталось от неё ни детей, ни имени... Бухту в память первой полярницы почему-то назвали именем Марии Прончищевой.
Печальная и горестная повесть о короткой жизни влюблённых... Чьё сердце не тронет она?
И не потому ли и в наше время суровым полярным морякам в завывании ветра, проносящегося над Берегом Василия Прончищева, чудится женский плач? Не потому ли такой нестерпимо синей кажется синева льдов в бухте Марии Прончищевой? Не потому ли так бережно хранит холодная северная земля могилу влюблённых, заполярных Ромео и Джульетты?
8
Сибирь становилась другой...
Все эти годы гнали и гнали сюда изуродованных пытками людей. Тяжко приходилось от экспедиции господина командора Беринга крестьянам, но ссыльным было ещё тяжелее.
«Так как наши люди, в особенности из числа ссыльных стали толпами убегать, то пришлось поставить крепкие караулы, а вдоль берегов Лены через каждые двадцать вёрст поставить виселицы, — отмечал в своём дневнике лейтенант Свен Ваксель. — Это произвело прекрасное впечатление... Подготовившись таким образом к путешествию, мы в начале июня двинулись из Усть-Кута».
Череда расставленных Шпанбергом вдоль Лены виселиц не закончилась в озарённом огнём фейерверков — это Анна Матвеевна Беринг просвещала местное общество! — Якутске. И дальше протянулась череда виселиц по пути к Охотску. С каким-то садистским упорством отмечал Шпанберг каждые двадцать вёрст пройденного пути очередной казнью.
Но и на этот раз не сумел Шпанберг довезти до Охотска экспедиционные грузы. Повесив последних ссыльных, он бросил груз и с небольшой командой, налегке, ушёл в Охотск, чтобы строить там бот для своего плавания в Японию.