Ревизия командора Беринга
Шрифт:
4
Страшнее холодов полярных — цинга. Незаметно, неслышно подкрадывается она, глазами мёртвых товарищей смотрит из тьмы зимовья, выжидая, чтобы накинуться на тебя.
Ещё летом, когда на Оби упёрлась в стену льда дубель-шлюпка Дмитрия Овцына «Тобол», в Якутске провожали дубель-шлюпки «Якуцк» и «Иркуцк». На «Иркуцке» шёл лейтенант Пётр Лассиниус. С пятьюдесятью человеками команды ему предстояло пройти от устья Лены до Чукотского Носа и, если будет возможность, заглянуть
Настоящим праздником проводы стали. Весь Якутск высыпал на берег. Гремела музыка. Капитан-командор поднялся на борт «Якуцка», капитан Чириков — «Иркуцка». Замерли выстроившиеся на палубах команды. Силой и отвагой дышали молодые, красивые лица. Восторгом и нетерпением светились глаза. Не обожгло ещё стужей полярных морозов, не загрубела на морском ветру кожа. По-девичьи нежным было лицо барабанщика, стоящего рядом с лейтенантом Прончищевым. Алело стыдливым румянцем.
Где-то уже видел этого барабанщика Беринг, знакомым было лицо... Только — где? Не мог вспомнить капитан-командор.
— С Богом... — сказал он и махнул рукой.
Громыхнули пушки, выкаченные на берег Лены. Рассыпались в якутском небе огни фейерверка... Снова загремела музыка. Тяжело ступая по трапу, спустился командор с борта судна. Ощетинились вёслами дубель-шлюпки, выгребая на ленскую быстрину.
Третий год пошёл Второй Камчатской экспедиции. Заставив берега Лены виселицами, ушёл наконец-то в Охотск со своим отрядом Шпанберг. Второй год бился лейтенант Овцын на Оби, пытаясь прорваться к морю. Сегодня ещё двое лейтенантов ушли штурмовать заполярные льды. Скрылись, чтобы пропасть на долгие месяцы в мраке океана...
Всё было продумано, всё было рассчитано заранее... И средств вложили много. И офицеры не щадили себя и подначальных людей... А результат получался прежний... Третий год пошёл экспедиции, и не было достигнуто пока никакого результата.
И невозможно ничего изменить.
Грустно помаргивая короткими ресничками, сидел Беринг у стола, и не было в нём никакого ощущения праздника. Ссутулились плечи командора, и видно стало, как сильно постарел он в Сибири. Вместе с рыхловатой полнотой, поглотившей некогда крепкое тело, всё, что было в Беринге от уроженца датского городка, затерялось в тоскливой бесконечности пространства, и нужно было сделать усилие, чтобы вспомнить самого себя...
Сейчас уже совершенно было ясно Берингу, что все, с самого начала, делалось вопреки замыслу. В Сенате предложили считать экспедицию секретной, но первый же документ — «Предложение об устройстве экспедиции» пришлось переводить на немецкий язык, чтобы с ним сумел ознакомиться Бирон...
Приказано было комплектовать экспедицию офицерами только русской национальности, но в результате в Сибирь собрались подданные, кажется, всех европейских держав.
Увы... Вся страна сейчас сделалась подобной кораблю, потерявшему руль. Струится за бортом вода времени, но не прослеживается смысла в этом движении. Подходя к заветному берегу, слова поднимает паруса корабль, поворачивает в открытое море и снова кружится над морской пучиной, бессмысленно испытывая судьбу...
Тусклый свет лился в слюдяное окно. Не двигаясь, сидел Беринг за столом. Кончался и этот день. Позже — и бессонными ночами в Охотске, и в предсмертном бреду — будет казаться Берингу, что уже тогда знал он, угадывал печальную судьбу отрядов Петра Лассиниуса и Василия Прончищева... Тяжёлой была голова, тяжёлые мысли угнетали командора, тяжело вздыхал он.
Хлопнула дверь. Вошла в горницу Анна Матвеевна.
— Витус... — сказала. — Там якуты меха принесли. Такие добрые соболя, и просят недорого. Надо Йонасу на шубку взять...
И открыла окованный железом сундук, где хранились в шкатулке деньги, выданные Берингу на экспедицию. Сколько уже брали оттуда? Беринг не помнил... Своего — двойного жалованья — не хватало в Сибири... Надо бы поаккуратней жить... Только как это объяснишь жене, которая только здесь, в Сибири, и почувствовала себя знатной дамой? В прежние-то годы всё больше у отца жила с детьми, а у того — не разгуляешься... Сам же Беринг так ничего и не выслужил за тридцать с лишком годов службы, кроме командорского жалованья...
— Много-то не бери... — сказал устало.
— Я только на соболей... — отсчитывая стопочками монеты, ответила Анна Матвеевна. — Тут ещё много останется...
Отвернулся Беринг, чтобы не видеть этого.
— Барабанщик на «Якуцке»... — сказал он. — Лицо такое знакомое... Молоденький такой, а сколько уж годов, не ведаю. Но не намного старше нашего Томаса... И глаза девчоночьи. Синие-синие... И ресницы длинные... Где-то я видел барабанщика этого, а где? Не упомню...
Звякнула рассыпанная стопка монет. Охнув, опустилась Анна Матвеевна на лавку.
— Это ведь Танька Прончищева, Витус... — сказала она. — Я её, дуру, уж как отговаривала, а всё равно убежала с Васькой своим...
Этого ещё не хватало! Набухли желваки, окаменело лицо капитан-командора. Рухнул тяжёлый кулак на стол. Повалились выложенные супругой столбики. Звеня и подпрыгивая, посыпались на пол монеты.
— Прикажу казаков на перехват послать! — сказал Беринг. — Пусть её, дуру, сюда везут! А лейтенанту — выговор!
Потекли слёзы из глаз Анны Матвеевны. На колени перед мужем встала.
— Не делай так, Витус... — попросила умоляюще. — Я ведь слово Василию дала, что гнева твоего на него не будет.
— Так это ты и устроила?! — закричал Беринг.
— Я... — повинилась Анна Матвеевна. — Только Танька мне и Морской устав показывала. Писано там, что жену на корабле только на путях против неприятеля иметь не можно, а если в гавани корабль стоит, или по рекам ходит, то не возбраняется...
Редко смеялся Беринг, но сейчас не выдержал. Трудно было не засмеяться, представив, как читает Анна Матвеевна с Танькой Прончищевой Морской устав.