Ревизия командора Беринга
Шрифт:
Беринг внимательно выслушал рассказ Стеллера о наблюдении за водорослями, а потом — увы, как и другим офицерам, Берингу казалось постыдным принять совет Стеллера, поскольку тот не был моряком! — сказал, что в море во многих местах имеются растения, и господин Стеллер не умеет делать достоверных выводов об этих вещах.
Этот ответ возмутил Стеллера.
— Известно ли господину капитан-командору, — осведомился он, — что я очень хорошо знаком с жизнью моря? И особенно с местами вокруг Зелёного Мыса и Бермудов. Я знаю названия растений и знаю, почему они могут там расти. Однако здесь, на севере, условия существенно отличаются. Морская вода здесь не так прогревается солнцем и потому имеет совершенно другой состав.
Стеллер подробно рассказал Берингу о водорослях, которые растут в этом районе. Латинские термины скоро вытеснили из его рассказа все прочие слова, и безусловно, это был бы замечательный и выдающийся доклад, если бы Стеллер не обнаружил вдруг, что капитан-командор, прикрывший глаза в самом начале доклада, заснул совсем...
Между тем признаки приближающейся земли становились всё очевиднее. Появились каланы...
Стеллер объяснял матросам, что строение сердец этих животных не позволяет им находиться под водой слишком долго, они могут жить лишь в прибрежной зоне, не превышающей двадцати миль но прямой...
Стаи сидевших на воде чаек также свидетельствовали о близости берега...
Наконец 16 июля увидели и саму землю.
«На самом деле, — записал в своём дневнике Стеллер, — мы увидели её 15 июля, но, поскольку об этом объявил я, а она не была ещё столь чётко видна, чтобы определить её очертания, от этого отмахнулись, как от моей обычной причуды...»
«Я умалчиваю о некоторых обстоятельствах... — продолжил он запись в дневнике. — Хотя другие мореплаватели в подобных путешествиях стремятся обращать внимание на все подробности и извлекать из них пользу, здесь же самые явные и простые признаки и явные резоны игнорировались и отвергались. При таких условиях мы достигли земли через шесть недель после отплытия из Авачи, хотя легко могли бы достичь её за три-четыре дня, идя северо-восточным курсом, о котором договорились, если бы офицеры соблаговолили воспользоваться вышеупомянутыми правильными приметами и признаками земли...»
Офицеры «Святого Негра» не знали о суровом приговоре, вынесенном им Георгом Вильгельмом Стеллером. Они знали только одно — они нашли землю. Всеобщее ликование охватило команду. Стеллеру обидно было слушать похвальбу офицеров, разговоры о наградах, которые ожидают их за это открытие. Ведь каждому должно было быть ясно, что земля открыта им, Стеллером, ибо он первым обратил внимание на признаки приближения и первым увидел её.
Не ради похвалы, но ради истины, которой беззаветно служил он, Стеллер попытался обратить внимание капитан-командора Беринга на это обстоятельство.
Происходило это в кают-компании, в присутствии битого кнутом и взятого на «Святого Петра» в качестве живописца курляндца Фридриха Плениснера.
Фридрих, по своему обычаю, ничего не сказал на жалобу Стеллера, а вот ответ капитан-командора, признаться, удивил учёного.
— Сейчас мы все воображаем, — устало сказал он, — что всё открыли, и многие полны ожиданий, строят воздушные замки! Но они не задумываются, где мы достигли земли, как далеки мы от дома и что ещё может приключиться... Кто знает, не задуют ли пассаты и не помешают ли нашему возвращению? Мы не знаем этой земли. У нас недостаточно провианта, чтобы продержаться здесь зиму.
Что-то очень знакомое почудилось Стеллеру в голосе капитан-командора... Он не мог ошибиться — такие же интонации звучала в голосе пастора Феофана Прокоповича, у которого служил Стеллер лекарем... И появились они как раз незадолго до смерти... Неужели и капитан-командор болен? Странно... Это подрывало убеждение Стеллера, что все болезни суть выдумка. Как-то не по себе стало Георгу Вильгельму Стеллеру.
Как и тогда, у архиепископа Феофана, прервал он разбор гербария, так сейчас Стеллер перестал выяснять, кто же должен считаться первооткрывателем найденной земли, и поспешил покинуть кают-компанию.
4
Споры о том, кто первым увидел Америку на «Святом Петре», были бессмысленными, потому что на борту корабля находился Кондратий Мошков, который ещё девять лет назад вместе с Гвоздевым побывал здесь, на американском берегу. Ну а кроме того, и сейчас первым добрался до Америки не «Святой Пётр», а «Святой Павел» Чирикова...
Потеряв Беринга, Чириков испытал облегчение. Кончились бесконечные консилиумы. Чириков повёл «Святого Павла» прямо на восток.
6 июля обнаружили первые признаки приближающейся земли.
«Явилось в море много цветов плавающих, видом в воде зелёные и желтоватые... Цветы осмотрели, что оные не травяные, токмо сгустившаяся вода наподобие киселя, каких обычно много выбрасывает на морские берега...»
13 июля записали в судовом журнале уже не про медуз, а про береговую утку. 14 — увидели плавающие в воде деревья.
В ночь на 15 июля 1741 года появился и берег.
«В два часа пополуночи, — записал в судовом журнале А. И. Чириков, — впереди себя увидели землю, на которой горы высокие, а тогда ещё не очень было светло, того ради легли на дрейф. В третьем часу стало быть землю свободнее видеть, и оную признаем мы подлинною Америкою».
День выдался, как на праздник, солнечным. Чириков послал боцманмата Трубицына на лангботе осмотреть бухту.
Трубицын вернулся только к вечеру и сообщил, что бухта малопригодна для стоянки. Решили на ночь отойти в море и, как выяснилось, правильно сделали. Ночью разыгрался шторм, и корабль спасло только то, что он был вдалеке от берега.
Пошли на всех парусах курсом на север. Берега тянулись скалистые, поросшие еловым лесом...
17 июля, когда стих ветер, снова послали лангбот на разведку. На этот раз его повёл штурман Авраам Дементьев. С ним отправилось десять вооружённых солдат и матросов. Было три с половиной часа пополудни.
К вечеру ветер посвежел. Шлюпка не возвращалась, и Чириков приказал отойти от берега. К утру лёг туман — шлюпка не появлялась. Потом начался дождь, зарядивший на три дня.
«Во все сутки ветр со шквалами непостоянно и дождь велик, лавировали близ того места, куды послан наш бот».
22 июля заметили на берегу дым и, приняв его за сигнал, подаваемый посланными за водой матросами, решили послать вторую шлюпку. Повёл её Сидор Савельев. Ему было велено не приставать к берегу, пока не увидит бот.