Ревизия командора Беринга
Шрифт:
Но как ни протестовал Стеллер, Беринг уже принял решение. Утром 21 июля он, против своего обыкновения, поднялся за два часа до рассвета, вышел на палубу и отдал приказ поднимать якорь.
«Святой Пётр» лёг на обратный курс.
5
Стоять у берегов с таким трудом отысканного континента и не иметь возможности сойти на него... Что это? Божья кара за предательство, совершенное в туманную ночь 20 июня, или просто дьявольская насмешка?
Подавленное настроение царило
И тут, словно в насмешку, снова возникла американская земля, снова встали справа по борту скалистые берега. Плыли вдоль уходящего на запад полуострова Аляска.
И совсем, совсем мало оставалось пресной воды... Кашу теперь варили раз в день. Питались сухарями. Когда шёл дождь, собирали стекающую с парусов воду. У этой воды был горький смоляной привкус, но другой воды оставалось совсем мало.
Всё равно наносили на карту берег Аляски, наносили бесчисленные острова, что встречались на пути.
9 сентября снова встретили местных жителей, алеутов, когда остановились у небольшого острова. На семи остроносых байдарках подплыли алеуты к кораблю, но, как ни заманивали их подняться на борт, не покинули своих, сросшихся с ними байдарок. И воды не удалось выторговать. Выменяли только несколько стрел и головной убор, сделанный из топких берёзовых дощечек, украшенных перьями.
Надо было что-то решать... И снова досадовал Чириков, что из-за Беринга за пятнадцать лет беспорочной службы он всего лишь три месяца самостоятельно командует кораблём. За эти пятнадцать лет он научился организовывать доставку грузов, строительство кораблей, но этих организаторских талантов не хватало сейчас, чтобы принять единственно правильное решение. Нет-нет... Он всё делал, как положено. Вёл корабль через океан, точно исчислял маршрут... Но сейчас для решения требовалась та особая дерзость, которая даётся годами командирской службы. Нужно было соотнести все возможные последствия и опасности и выбрать наиболее оптимальный вариант. Может быть, надо было стрелять из пушек, может быть, просто зайти в бухту, пусть и рискуя напороться на подводную скалу... Но рисковать как раз и не научился Чириков...
Пока он размышлял, на что же решиться, — время истекло. Быстро начала портиться погода. Узкое горло бухты затянуло туманом. И тут — внезапно налетел шквал. Даже не успели поднять якорь. Корабль потащило на ревущие прибрежные буруны... Чириков приказал рубить канат и поднять паруса.
Слава Богу, удалось выбраться. Едва не задев бортом прибрежные скалы, «Святой Павел» вырвался в океан.
И сразу навалилась усталость. Силы людей таяли на глазах. Многие матросы не могли стоять у руля. Падали прямо посреди вахты... И тут же, отыскав корабль посреди океана, пожаловала и цинга. 16 сентября умер парусник Михайла Усачев, и его сбросили в море...
Редела команда. Теперь, даже когда требовалось подобрать паруса, приходилось свистать наверх всех...
Перестали варить кашу. Выдавали сухари и по пять чарок воды на день. Пресной воды оставалось всего семь бочек.
В конце сентября слёг и сам Чириков. Лейтенанта Плаутина цинга свалила ещё раньше.
«Господин капитан Чириков, лейтенанты Чихачёв и Плаутин очень больны... — записывал в судовом журнале штурман Елагин. — И рядовых шесть человек, а всё цинготною болезнью, тако ж и все служители от долговременной кампании утрудились и водою недовольны, насилу могут ходить наверх исправлять все верховые работы...»
Сам Елагин ещё держался... Спать ему удавалось только урывками. Он шатался от усталости, но вёл корабль. Больше некому было.
Шумел в снастях ветер. Стонал, заглушая и шум океана, в своей каюте профессор Делакроер. Его тоже свалила цинга, и обидно было профессору, что так и не удастся допить захваченную на корабль камчатскую водку. Целый бочонок ещё не тронутый стоял. На простую воду сменял бы его профессор, но не находилось желающих менять.
Шатало от усталости Ивана Елагина, когда позвали его к командиру. Алексей Ильич Чириков, и так-то не очень крепкий от природы, лежал в своей каюте и казался совсем худеньким, как подросток. С трудом поднялся с постели, когда вошёл Елагин.
— Лежали бы, Алексей Ильич... — попробовал его остановить Елагин. — Пошто вставать такому слабому?
Помотал головою Чириков. Пошатнулся. Схватился рукою за прикрученный к полу столик, утверждаясь на ногах.
В крохотной каюте двоим было тесно. Стояли Чириков и Елагин друг напротив друга, почти лицом в лицо. Когда покачивалось на волнах судно, руки их касались.
— Представленной мне, как командиру корабля властью... — говорил Чириков. — За ревность к службе похвальную произвожу, не откладывая до возвращения из плавания, тебя, Елагин Иван, в Российского флота лейтенанты... О чём запись сделана мною в судовом журнале...
Малоподходящей для торжественного момента была обстановка. Крохотная, душная каюта... Два моряка, вставших друг против друга. Одного от болезни качает, другого от усталости... Только ежели и флаги поднять, и звона фанфар добавить — прибавится ли торжественности?
Снова качнуло на волне «Святого Павла».
Обнял капитан Чириков лейтенанта Елагина.
Из запавших от усталости глаз лейтенанта слезинка выкатилась. Проползла по почерневшей щеке...
— С Богом, лейтенант... — сказал Чириков. — Ступай на вахту, Иван... Священника пошли ко мне, если ходить может.
Понял лейтенант, что прощается с ним командир. Навсегда прощается. Вздохнул лейтенант. Но ничего не сказал. Вышел из каюты. Здесь, в коридорчике тесном, ещё одна слеза из его глаз выкатилась. Но темно в коридорчике. Слёзы этой никто увидеть не мог. В каютах офицерских тихо. Только слышны из-за двери Делакроера странные звуки. То ли стонал, то ли вздыхал печально профессор. Он тоже умирал, доподлинно изведав, что не пособляет от цинги изобретённая казаками Шестакова камчатская водка.
Иеромонах, которому передал Елагин просьбу командира, застал Чирикова уже совсем ослабевшим. Лежал тот, погрузившись в беспамятство.
Долго сидел, шепча молитвы, иеромонах у постели. Наконец открыл глаза Чириков.
— Исповедаться хочу, отче...
Не договорил — «...перед смертью», — и так понятно было.
Нахмурился иеромонах.
— Давно пора... — сказал, словно и не болен Чириков был, а просто подошёл исповедаться перед Литургией в Охотской церкви. — Сколько годов уже на исповеди не был?
— Много... — облизнув языком губы, ответил Чириков. — Годов десять, а может, и больше...
— Что же так? Недосуг было?..