Революционер
Шрифт:
И, начнут они вещать, на языке стонов недомолвок,
Хочешь убежать, но впереди,
Они опять мелькают между ёлок:
“Откопай меня скорей, умоляю снова!
Я Моршанников Сергей, родом из-под Пскова!
Адресок мой передай в родную сторонку –
Восемнадцатый квадрат – чёрная воронка!”
А под утро всё взревёт, полетит куда-то,
И попрёт на пулемёт в штыковую с матом!
И деревья все вверх дном, ввысь растут коренья!
В этом славном боевом, месте преступленья…
Последний куплет песни я слушал с приоткрытым ртом – я не ожидал от песни такого текста. Мастерская игра лиса не скрасила тех ужасов, что он описал, которые сразу же пришли ко мне в голову – о своих погибших товарищах. Я вспомнил их всех, пока лис завершал свою песню, яростно растягивая меха со слезами на глазах. Его жена попросту уткнула морду в ладони и беззвучно надрывно рыдала, не смея показывать свою слабость по старой привычке.
Я тоже не мог так поступить. На глаза навернулись слёзы – я уже не мог их удержать. Наш командир, снайперы, которых мы взяли тогда к лисам под Бородино. Когда в голове вспылили ужасные воспоминания того, что произошло в Алмазном Пике, как на моих глазах яростная и непобедимая тварь разорвала на части Диверсантку, слёзы уже выступили из глаз и скрывать их было бесполезно. Я резко встал, отвернулся и подошёл к двери, упираясь лбом в старое стекло…
– Всё в порядке? – на всякий случай спросила лисица.
– Да, более чем, – соврал я.
– Их уже не вернуть, да? – спросил игравший лис.
Я не ответил. И так всё было ясно как божий день.
– Я думала, что генералы более суровые ребята, – внезапно сказала лисица.
Я повернулся к ней, не скрывая своих слёз. Подошёл, отобрал у лиса его бутылку, прижался спиной к двери и начал пить – глоток, второй, третий. Ощущения алкоголя ушли, самогон пошёл как вода, яд растекался по венам и быстро входил в свои права, лишая меня законного права нормально соображать.
Их уже не вернуть – слова ввернулись мне в голову как раскалённый штопор, причинив неимоверную боль всему моему существу. В трезвом уме я спокойно справлялся с этой болью, но она не могла куда-то деться. Она копилась внутри и сейчас выливалась наружу. Терминатор, умерший, казалось такой простой и не обидной смертью, причинял больше всего боли.
И единственный подручный способ загасить эту боль – напиться. Так, как никогда в жизни не напивался, чтобы утром хотелось выблевать свои внутренности, да так чтобы больше никогда не пить. Об этом я рассказал рыжему, как только закончилась законная бутыль самогона, принесённая им. Пребывавшей ещё в более-менее трезвом состоянии, рыжий пообещал что-то невразумительное и удалился. Я медленно сполз спиной по стене, сев напротив рыжей снайперши. Лисица сидела, обняв колени и тихо всхлипывала. Сразу становилось понятно насколько она не молода, насколько боится за свою жизнь и своих щенят в частности. Про себя подумал я – а может это все такими становятся рано или поздно? Пережив десятки сражений не на жизнь, а насмерть, вставая под свинцовым штормом в полный рост и вытаскивая своих друзей из под огня противника? Сколько душ загубила её винтовка, когда сама она пряталась на какой-нибудь высоте, прикрывшись маскхалатом? Какой её считали тогда – бездушной рыжей дрянью, готовую убить кого угодно…
– Что сказали бы те, кого ты убила, увидев тебя сейчас? – спросил я у неё.
– Что я жалкая, – призналась она через минуту, утерев слёзы.
– Нет, – сказал я, – Ты не жалкая. Ты очень сильная и всё ещё опасная. Ты без опаски посмотришь в глаза смерти.
– Потому что смерть, – продолжила она, – Стояла рядом со мной, плечом к плечу. И работала на меня.
Я усмехнулся – точно подмечено. Улыбка быстро исчезла, когда я подумал о том, сколько работы мы нашли для старухи с косой мы с Доббом.
Вернулся лис с ещё тремя бутылками пойла, которые мы поспешили распечатать и опустошить. Лис снова взялся за гармошку, затянул какую-то песню, но пела его жена, а не он сам. Что-то невесёлое, что-то про дорогу в рай, но запомнился мне только припев:
– А ты играй, а ты играй играй, может быть ты увидишь дорогу в рай…
Время было к утру – пять или шесть. Начинало рассветать, а никто из нашей компании даже не мог сдвинуться с места. Я не совру, если скажу что в ту ночь слёз было пролито больше, чем выпито алкоголя. Наверное это было к лучшему…
Я очнулся первым – из-за жуткого ощущения, позыва, который надо было немедленно выполнить. Если быть точнее – излить. И не просто абы как…
Неожиданно нахлынувшие в моё тело силы дали мне возможность рвануть к лису-проводнику и вытащить у него из кармана обыкновенный ключ-трёхгранку, который запирались большинство дверей в поезде. К счастью для меня дверь наружу исключением не была. Распахнув её, я наклонился, и из моей пасти вырвался невесёлый фонтан разноцветной гадости, как раз под цвет моих внутренностей – прямо как я хотел. Ветер уносил парашу, поезд громыхал колёсными тележками на стыках рельс – всё было в порядке, ровно до тех пор, пока силы не покинули меня снова. Я схватился покрепче за ручку двери, но та хрустнула прогнившей сталью у основания и отвалилась. Поднеся её к глазам я успел сообразить, что сгнила маленькая шайбочка у основания, на которой и держалась ручка, но потом всё моё тело сотряс сокрушительный удар. Голова мотнулась из стороны в сторону, руки стали словно ватными, меня снова ударило и закрутило. Линия горизонта крутилась в моём сознании с дикой скоростью, пока вместо неё не появился стальной рельс.
Потом всё стало белым.
====== 57. Мы прошли свою дорогу. ======
Очнулся резко и сразу же понял что произошло. Перед глазами стоял необычайно высокий рельс, мордой я лежал на горячей бетонной шпале. Боль пришла спустя мгновение, после того как я позволил себе открыть глаза.
Нет, можно ещё полежать. Закрыв глаза, спокойно, мирно. По дороге ещё долго никто не будет ездить, ничто не потревожит…
Дрожь в земле вернула меня к жизни быстрее, чем надо. В крови всё ещё оставался алкоголь, так что отпрыгнул я в последний момент, перед тем как здоровый двойной локомотив пронёсся перед моей мордой в каких-то сантиметрах от носа. Я отполз от него подальше, восстанавливая дыхания после пережитого шока.
Виски заныли, будто от похмелья – видимо меня вырубило на довольно долгое время, раз уж по Транссибу вновь прошёл состав – кстати снова гражданский. Впрочем я точно помнил, что выпал из поезда я утром, часов в шесть, а сейчас уже темнело, и в пустыне становилось непривычно холодно. Я встопорщил шерсть, чтобы хоть немного погреться.
Пока я собирался с силами и мыслями, было время немного оглядеться, чтобы осознать всю безвыходность своего положения. Я был совершенно один, посреди пустыни, без запаса воды, еды и оружия. Дело табак.
Но подогретый алкоголем мозг не решил что надо сдаваться. Неожиданно для себя, я встал и пошёл в сторону пролетевшего мимо меня поезда. Уверенно, быстро. Не сдаваться – меня же найдут.
Хотя как? Ни рации, ни опознавательных знаков, ни маяка – разве что Кронос своим всевидящим оком прочешет пустыню от края до края – а сколько пройдёт времени прежде чем меня хватятся? Добб и Рэя надёжно спят – они могут решить, что я с проводником и его женой в его купе. Лисы были настолько пьяны, что сказать что либо они смогут ещё не скоро. Возможно операция по моему спасению ещё даже не началась – в таком случае надо облегчить им жизнь. Кронос в момент меня отыщет…