Революционная сага
Шрифт:
Но казалось подполковнику: зачем идти к какому-то разъезду, если можно стяжать славу освободителя целого города.
Взять, к слову городишко было совсем не сложно — только того и дел было, что шмальнуть из трехдюймовки да разогнать взвод красноармейцев.
Узнав об этом, в штабе плевались, рвали волосы, обещали за упокой души подполковника Подлецова поставить прямо тогда, не дожидаясь кончины оного.
Но подлецам, как всегда везет.
Красные не провели регонсценировку, не разведали, что кольцо окружения не сомкнулось. Ударили, вернее, бежали по пути кратчайшему,
Убитых на самом деле было мало: у большинства хватило поднять руки и стать под знамена трехцветные. Те, кому это было невозможно по политическим мотивам, по званию просочились вокруг города…
По-хорошему Подлецова надо было или расстрелять или сорвать погоны да отправить рядовым на передовую. Но нет — подполковнику повезло. В городишке было найдено восемь сотен винтовок. А так же на станции Решетнково, отстоящей от города на верст этак семь, разъезд захватил вагон набитый серебром.
Правда, винтовки были итальянской выделки, и патронов к ним в этих краях практически не имелось. Да и с серебром получилась небольшая неувязка. Решетниково, если ехать на восток, был станцией конечной. То бишь отправить вагон в белый тыл оказалось невозможным.
Слитки пришлось выгружать на телеги и везти их за пятьдесят верст на телегах. Где-то треть серебра по дороге пропала.
Генерал Бутусов, руководящий операцией, скрепя сердцем присвоил Подлецову чин полковника и тут же убрал из линейных частей, перевел в штаб.
Подлецов приказа не послушал. Заявил, что красных он бил и бить будет, и объявил себя военным комендантом города.
Можно, конечно, было объявить Подлецова мятежником, но хватало врагов и явных. И генерал Бутусов сделал вид, что так и надо.
Полет
Выходя на улицу, Евгений пробормотал:
— Тятя, тятя, наши сети притянули мертвеца. Наши сети вообще ничего кроме мертвецов не притягивают, потому как в озере этом рыбы отродясь не водилось! так что извольте жрать мертвеца!
— Жень… — заговорил Чугункин.
— Чего?
— Ты прости, когда я сказал, что колдуна видел… Не подумал.
Аристархов совершенно честно махнул рукой:
— Не бери в голову, не думаю, что это глобально что-то изменило. Нас бы все равно послали на поиски. Пошли по домам.
На перекрестке бабушка продавала пирожки.
Евгений остановился около нее, достал из кармана бумажник:
— А с чем у тебя пирожки, бабушка, с мясом?
— Какое тебе мясо, сыночек. Мясо ноне кусается! С горохом пирожки… Будете?
— С горохом так c горохом. Дайте два…
Расплатившись, Евгений принял пирожки и тут же отдал один Чугункину. Бабушка спрятала купюру и зачастила:
— Оно и хорошо, что с горохом, а не с мясом. Вчерась, говорят мальчик у Купцовых пропал. Кто говорит: рванул на Дон к Корнилову, а кто — что его поймали и на холодец пустили:
— Кого пустили на холодец? — не понял задумчивый Аристархов. — Корнилова?
Но бабушка не стала объяснять. Только махнула
— Кушайте на здоровье.
Затем широко перекрестила покупателя, будто давая понять, что разговор закончен.
Крестное знамение подействовало: Евгений вздрогнул, посмотрел бабке в глаза. Та отчего-то зарумянилась.
— А скажи-ка, мать, имелась ли у вас в городе нечисть и прочие пережитки царизма?
Старушка кивнула:
— А как же, имелась и имеется! В городе домовые шалят. То муку рассыплют, то в молоко плюнут, да оно и скиснет. Еще, говорят, домовые девок портят, к бабам наведываются. Оно-то, если вдова, то даже хорошо, а так… За городом, оно похуже: водяные, русалки, лешие.
— Ну а как с домовыми борются?
— А зачем с ними бороться? Начнешь драться с ними — они начнут драться с тобой. Конечно, кто иконами все углы завесит… А я так сметаны поставлю за шкаф — он наестся и сидит тихо…
— А вы видали домовых? — встрял Чугункин. — может, их и нет вовсе.
— Ну ведь сметана пропадает! Стало быть, кто-то ее ест! Отчего не домовой?
— Отчего не кош… — начал, было, Чугункин, но почувствовал, как Аристархов толкнул его локтем.
— А вот если… — помялся Евгений. — Если нечистую силу надо непременно изгнать? Что тогда делать?
— Тогда надо батюшку звать, дабы он окропил помещение.
Евгений задумчиво потер подбородок.
— А вот если нечисть позлобнее будет, побольше, то тут и изгонятеля надо посолиднее? Наверное, батюшка местный не справиться? Кого бы позвать еще?
Последний вопрос был задан тихо, будто Евгений размышляет, говорит сам с собой. Однако бабушка со всего размаха влетела в ловушку.
— Это вам надо в Еремовск ехать! Там в Новомихайловской церкви батюшка Никодим служит. Так в его храме благодать исходит! Он-то сам с вами не поедет, а вот может, даст совет или иконку.
— А вы сами там были, что в церкви за благодать-то?
— Сама не была, врать не буду. Желала бы туда съездить, да далече выбираться. Да рассказывают, что там ангелы поют, архангелы промеж молящихся ходят.
— Еремовск, говорите? — переспросил Аристархов. — Какая церковь?
— Новомихайловская! Да вы не сомневайтесь… Там, верно, каждый скажет, где чудотворная церковь стоит! — сказав это, бабушка резко перешла на шепот. — Его даже большевики боятся…
…На том разговор и закончился. Аристархов побрел прочь молча и задумчиво. За ним размашисто шагал Чугункин.
Пару кварталов просто молчали.
Прошлись по набережной. Местная речушка нрав имела такой же тихий как и жизнь в городке. Из-за чего вода застаивалась и первые поселенцы гордого имени реки не придумали, именуя ее меж собой речкой-вонючкой. После, когда город облагородился, русло почистили, сделали уже. В реке появилось некое подобие течения. Но реку по-прежнему именовали Вонючкой — так исторически сложилось.
Наконец, Клим все же не выдержал:
— И что, мы поедем в эту церковь? Где это видано, чтоб большевик шел на поклон к попу! Имейте ввиду, товарищ Аристархов — о вашем космополитизме я извещу кого следует.