Революционная сага
Шрифт:
— Ну и?.. — спросил Клим.
— Ну и раздумали. Даже если на нас не скажут, все равно… говориться же: свято место пусто не бывает. Неизвестно кто за ним придет. Может еще хуже выйдет. Потому и договорились с попиком приватно: мы его не трогаем, ценностей не изымаем, колоколов не снимаем. А он против советской власти народ не мутит. А дальше мы его авторитет как-то подорвем. Подошлем туда идейного эпилептика, скажем, чтоб его в корчах потрусило во время литургии…
— Но с иной стороны оно и боязно. — включился в разговор другой местный, рангом поменьше. — Потому как бывало, помянет кого-то недобро, так у человека что-то и случается: то ли ногу сломает, то ли дом сгорит…
— Вы знаете… С человеком постоянно что-то случается. — ухмыльнулся Аристархов. — У меня вот дядька как-то убил пересмешника…
Почти все закачали головами — примета и вправду нехорошая…
Но Аристархов молчал, пока кто-то не спросил:
— Так что с твоим дядькой? Небойсь помер?
— Ага. И трех лет не прошло как на войне убило.
Теперь пришла очередь молчать местным. Дескать, вы приезжие — были и нету. А нам тут жить…
Наконец кто-то из рядов дальних, почти из-за двери проговорил:
— А как по мне, лучше чтоб священники вместо воды освящали пиво!
— Это зачем еще? — спросил кто-то сидящий на подоконнике.
— А чтоб оно дольше не портилось…
Председатель комитета отмахнулся от болтунов и продолжил:
— …Мы даже по ходатайствам верующих приняли решение, что неправильное ношение звезды двумя, а не одним лучом вверх, будет караться дисциплинарными взысканиями, вплоть до трибунала. Ибо звезда с одним лучом вверх — это символ человеческий, а с двумя — антихриста. А к чему нам лишние треволнения?
Желающих указать дорогу к храму в ревкоме не нашлось. Зато подробно объяснили дорогу и даже нарисовали простенькую.
К церкви Евгений и Клим подошли со стороны поселка, вида скорей бандитского, нищего. Вероятно, жили здесь люди не слишком верующие, потому как освященную землю и улицу разделял высокий деревянный забор.
На заборе же имелась размашистая надпись: "Мусор не сваливать! Прокляну!"
И действительно — пол надписью было сравнительно чисто.
Еще в заборе имелась крошечная калиточка, но она оказалась надежно запертой изнутри.
Вероятно, когда-то она бывала открытой, потому как путеводитель, выданный в ревкоме, именно этой калиткой и заканчивался. Двор же церквушки примыкал к участкам частных владений плотно, без проходов.
Потому пришлось обходить весь квартал. Улочки плутали, рассыпались на проходы, через которые мог пройти свободно только один не шибко толстый человек. Попадись еще кто-то навстречу — так пришлось бы расходиться, трясь животами.
— А вы раньше встречали чудотворцев? — спросил Клим, перепрыгивая через очередную канаву.
— А как же!
— И видели их чудеса?
— Да нет, сам пока не видел ни одного.
— А не сам? Со слов свидетелей?
— Вот этого было более чем достаточно. Я видел десятки людей, которые утверждали, что чудотворец исцелил их от карциномы или от чахотки в последней стадии.
— И они были действительно здоровы?
— Как мы с вами…
Клим прислушался к своим чувствам: вроде бы себя он чувствовал неплохо. Только вот в горле будто першит…
— Так, выходит, это было чудо? Он их исцелил?
— Не совсем. Дело в том, что у них не было ни рака ни туберкулеза изначально. Просто лжечудотворец начинал с того, что убеждал потенциальных свидетелей в том, что те больны. Что у них опухоль, каверны в легких… И родные, якобы им лгут, а сами тихо делят будущее наследство. Что доктора ничего не смыслят в своем деле, а то и вовсе стремятся свести тебя в могилу. А затем проходит время, и целитель сообщает: ты… в смысле он — здоров!
…Лишь через четверть часа снова вышли к подворью, но тоже не к воротам для мирян, а к дверце для нужд, вероятно, собственных.
Но эта дверь была открыта и просто просила, чтоб в нее вошли.
Клим и Евгений так и сделали.
Но слишком рано.
На вошедших бросился пес, размером с пони. Если бы Евгений шел бы чуть быстрей, или собака оказалась более терпеливой, то наверняка встреча оказалась болезненной. В лучшем случае Аристархову искололи всю задницу сывороткой Пастера. В худшем — могли похоронить в закрытом гробу.
А так, цепь натянулась, лязгнула, ограничив полет собаки. Та рухнула наземь и зарычала от обиды еще страшней.
Пройти мимо собаки не представлялось никакой возможности. Клим было схватился за лежащий в кармане револьвер, но тут же раздумал. Стал искать не то камень, не то палку.
Но Евгений сделал жест: не надо.
— Чего это ты? — заговорил он к собаке спокойно и почти ласково. — Ну кто же так гостей встречает. Уже день, воры не ходят, а спят… А мы идем в церковь…
Собака продолжала лаять, но уверенности в ее голосе уже не было.
— Ну чего ты лаешь… — уговаривал дальше Евгений. — Успокойся.
Собака выглядела просто растерянной. Голос Аристархова ее смущал: в нем не было испуга, он говорил как хозяин. Или так кто-то разговаривал с этой собакой, когда она была щенком. Псу снова захотелось стать маленьким кутенком. Чтобы его не сажали на цепь, гладили, таскали всякую вкусности.
Наконец, нервы у собаки не выдержали и она завиляла хвостом.
Если собака виляет хвостом — это значит, что она рада тебя видеть. Собаки — как малые дети. Они никогда не лгут, не могут скрывать своих эмоций. Дабы этого не происходило, собакам отрубают хвосты. И непонятно, что творится на уме у бесхвостой собаки.