Революционная сага
Шрифт:
— Бумага? — переспросил один всадник.
Звук получился глухим, так словно говорящий вещал откуда-то из пещеры, а не скрывал свое лицо в глубоком капюшоне.
— Ну да! — согласился часовой. — Где удостоверяется, что вы — это действительно вы…
Сабли и мечи путников хоть и выглядели опасно, совершенно не пугали часового. Они напоминали заслуженный топор палача, который хоть и убил сколько там сотен людей теперь,
Да что там: у этих путников оружие должно уже пропасть, стать единым куском ржавчины с ножнами. И даже если оно смазано, то что за беда? Они ведь по другую сторону от шлагбаума. В руках имеется винтовка. У винтовки есть штык, в магазине пять жестоких патронов. Трое сослуживцев дремлют в караулке, кто-то крепче, кто-то слабее. Но раздастся выстрел — поднимутся все.
Где-то внутри капюшона что-то улыбнулось. Сам капюшон изменил свою форму, стал улыбающимся.
— Что это действительно я? — прогрохотал голос из капюшона. — Это легко.
Всадник лишь ударил пятками коня, тот немного присел, и прыгнул. С места перелетел шлагбаум. Когда он был в высшей точке, всадник выбросил из-за спины меч.
Часовой не стреляя: он был удивлен.
Надо же какой конь. — думал он. — никогда не видел, чтоб кони так прыгали.
То была его последняя мысль.
— Сим удостоверяю! — прогрохотал всадник.
Конь опустился на землю, не поскользнулся в грязи, но чуть присел, затем выпрямился.
Однако, рука всадника продолжила смертельное пике. Меч опустился на голову стражника, расколол ему голову, дошел до плеча, остановился. Несколько секунд ничего не изменялось. Затем выпала винтовка из рук, тело соскользнуло с лезвия прямо в грязь.
В глазах погибшего застыло удивление. Кровь мешалась с грязью, дождь капал в открытые глаза, стекал из них словно слезы.
Затем оставшиеся три коня совершили подобные прыжки, перелетели через шлагбаум.
Из кармана Мор достал записную книжку. Действительно: бумага для них была слишком недолговечной. Листки в этой книжке были из серебра…
Глад не спешил убирать меч в ножны — он подставлял лезвие дождю, дабы тот смыл с лезвия кровь.
Мор листал записи. Наконец признался
— Эй, а его не было в списках…
— Ну и что тут такого. — ответил Глад. — Возьми и добавь. И сразу вычеркни.
Когда вышли из избы, их уже ждали. С одной стороны от калитки — зареванные
По их виду выходило, что Ольга была не единственным человеком, не выспавшимся в эту ночь.
Увидав мужиков с кольями, Геддо с Ольгой остановились.
И тут, словно кто-то невидимый дал знак, хором запричитали бабы:
— Шо ж ты батюшка такое творишь!.. Нечто так можно?! На что нам такие напасти!
Геддо опешил:
— Да я же ничего не сделал! Вы же сами просили меня с туманом разобраться!
— Да какой на хрен туман! — крикнул кто-то из толпы.
Из объяснений баб потихоньку стало ясно, что причиной сегодняшней сходки, было заклинание, брошенное Геддо при входе в деревушку.
Мужики пить бросили. Но легче от того не стало.
Даже наоборот.
Ведь тогда на завалинки пили не все мужики деревушки. Стало быть, кто-то в деревни продолжал глушить горькую, оттого пребывать в состоянии необычайной легкости. А они, заколдованные, пить больше не могли и от этого злились.
Под горячую руку попадали хозяйки.
Конечно, и раньше по пьяни мужики поколачивали баб. Разве сложно жене перед мужем провиниться: то щи пересолены, то ребенок чумазый. Спасало иное: делали это мужики бестолково… Да и разве что-то можно сделать хорошо по пьяной лавочке? За такое житье-битье хозяйки зла особо не держали — чего взять с пьяного? Снова таки: пьяному было сподручней дать сдачи, всыпать тумаков уже спящему.
Но у трезвого мужа рука оказывалась тверже.
И вот, исстрадавшись за ночь, утром селяне собрались у домишки, где квартировал волшебник со спутницей. Терпеливо ждали, пока он проснется, выйдет. Будить не стали, чтоб не нервировать. Но на всяк случай раздергали забор на колья: волшебник, лишающих их единственной радости в жизни, не казался добрым.
Геддо осмотрел присутствующих, взглядом тяжелым как гиря. Бабы поперхнулись плачем, мужики крепче сжали свое оружие.
Но волшебник кивнул:
— Ладно, давайте, пейте…
Возле выезда из деревни стоял столб с указатель: Москва — две тысячи верст, Петербург — две с четвертью, сколько-то там до других городов. Не хватало, пожалуй, только одного: дурак — одна сажень. Ибо надо быть полным дураком, чтоб добровольно забраться в этакую глушь.
Глядя на этот указатель, Геддо заметил:
— Нам казалось, что мы попали в задницу. Но оказалось, что не казалось. Ты знаешь, порой мне думается, что задница — это славный российский город. Может — большое село. Или даже таких мест на карте родины много: Большая Задница, Полная Задница.
Ольга кивнула: ход ее мыслей был где-то таким же.
Весь день они бродили по деревне, из одного ее конца в другой. Обошли, вероятно, все углы. За ними, на порядочном расстоянии следовали дети. Уж не понять почему: не то по собственному желанию, а может, бродили по велению старших. Глядели, не сбегут ли чужаки, не украдут ли чего.