Революционная сага
Шрифт:
Но старик из местных, совсем старый зашамкал беззубым ртом:
— Школько лет влашть меняетшя — завшегда такое плетуть! И про царя Николу такое говорили. И про батюшку евойного Аляксандра…
— Ты бы, дед, помолчал. — останавливал его кто-то помоложе. — Ты еще Ермака помнишь!
— А шо! — соглашался дед. — Помню. И батюшку его помню — Тимофея! Этот да!!! Пил! Я вот даше фамилье Ермака помню. А вам ее не шкажуть — потому как она матерная!
Но мужикам было не до покорителя Сибири.
— А к слову! Из какейных будет твой Ленин? Чегой-то мне его фамилье не ндравится. Он из духовных, или, не приведи Господь, из учителей?
— У него две фамилии. — объяснял приблудный. — Ульянов и Ленин. — Первая, ясен-пень, от улья. То бишь деды его, прадеды пчелами занимались, бортники, стал быть! Ну а вторая фамилия от лени — чего тут непонятного. Точно говорю вам — наш человек! Вот и все дела до копейки!
Местные мужики дружно закивали: и правда, ладно выходит.
Ведь учителей и ученых в деревушке не любили. Во-первых, от них так и жди какого-то подвоха. Взять того же не то марксиста, не то бакунинца. Во-вторых — они чужаки, неместные. Это пьяница, простой да везде — свой…
Но вот на дороге к деревне появились двое — старик, и рядом с ним девушка. Затем разглядели и собаку, бегущую за ними.
Запросто могли уйти на другую сторону избушки, укрыться за стенами дома. Но этого не стали делать: чего им стесняться в своей деревне?
Думали: это идет слепой нищий с поводырем. Глядишь — еще какое-то развлечение будет. Песни станет петь, милостыню просить жалостливо.
Но оказалось: старик не выглядел ни бедным ни, тем более, слепым. Да и его спутница вышла из обычного возраста провожатых.
Пришельцы вовсе бы прошли мимо пьющих мужиков без остановки, даже не поздоровавшись. Но кто-то из пьяниц крикнул:
— Эй, старик, что в мире деется?
— Да откуда мне знать? — бодро откликнулся остановившийся старик. — Я думал, вы чего-то мне чего-то расскажите.
Отчего-то такой ответ смутил пьющих. Кто-то все же собрался с мыслями, ответил:
— Ну дак… Леворюция в мире… — и повернулся к приблуде за помощью. — Какая, ты говорил?
— Социалистическая…
— Во-во, она самая.
Геддо покачал головой и печально улыбнулся. Дескать, это уже год как не новость. Вместо этого спросил:
— А вы все пьете?
— Ну да…
— Самим-то не надоело разум пропивать?
— Ой, надоело… — запричитал кто-то. — Да шо поделать…
— А что, хотите бросить пить?
— Ну дык… А как же… Хозяйки бранятся…
Геддо кивнул, прошептал заклинание, нарисовал в воздухе какой-то знак. Сообщил тоном, нетерпящим возражений:
— Все! Больше пить не будете ничего крепче вина, да и то по праздникам.
Затем повернулся и пошел дальше, в село. За ним последовала девушка и собака.
Пьяницы проводили их взглядом, затем вернулись к тому, из-за чего, собственно, и собрались. Жидкость мутную и злую разлили по разнокалиберным чаркам.
— Ну, поехали…
Поднесли емкости к губам… Запах сивухи ударил в нос, вспомнилось, как тяжело эту гадость глотать. Как потом это пойло будет стремиться выплеснуться обратно, и вероятней всего успешно. И какой противный запах будет у этого полупереваренного самогона. Как за него будет бранить жена, гонять слабого мужа, бить его тяжелым полотенцем… Но самое тяжелое придет вместе с утром: запах в комнате будет стоять такой, что и самому станет противно, во рту — сухо, и ни одну мысль не подумаешь без головной боли. А на опохмел хозяйка и полшкалика не нальет… Спрашивается: если пить она его не дает, то на кой хранит? Явно ведь бережет на похороны мужа…
И спрашивается: на кой пить?
Иной пьяница смотрел на лица своих товарищей, ожидая найти поддержку. Но вместо нее видел лишь сомнения.
Кто-то даже ставил полные чары на место.
— Что-то пить не хочется…
— Что мы здесь делаем? — спросила Ольга, оглядываясь по сторонам.
— Я думаю здесь заработать немного денег…
— Зачем?.. У меня хватит финансов на десятерых…
Геддо покачал головой:
— Негоже жить на чужие деньги. Тем более, когда легко можно заработать свои.
— Думаете, если у них будет меньше денег, им не на что будет пить? Напрасно… Особенность есть такая: на то чтоб пить и жить денег хватает, а на то чтоб просто жить — нет.
По дороге, коя обросла домами, стала главной улицей деревушки, прошли в самый центр.
Кроме небольшой церквушки, нескольких рядов маленького базарчика, центр отмечало то, что на тридцать саженей дорога была замощена брусчаткой.
Старик и девушка разместились как раз на лавках базарчика, словно прохожие, остановившиеся для отдыха. Впрочем, отчего «словно» — оно так и было. Только вместо провианта, из сумки старик извлек пакетик с порошком, плеснул на него из фляги воды. Достал флакончик толстого стекла, выдернул хорошо притертую пробку. В воздухе сразу запахло весной. Добавив пару капель в смесь, Геддо снова закрыл флакон.
Затем, из получившейся жижи стал что-то лепить, бормоча под нос не то заклинание, не то молитву. В его пальцах масса набухала, превратилась в что-то наподобие большой снежинки.
Осмотревшись по сторонам, старик бросил ее через дорогу, туда, где росли огромные тыквы.
Но, перелетев дорогу, комок не упал на землю, а завис в воздухе, где-то на высоте человеческого роста. Растекся в темно-серую летающую лужицу, никак не более полусажени в поперечнике.
Ударил гром, блеснула молния.
Пошел дождь.
Хозяйки, судачащие о чем-то возле колодца, удивленно обернулись, глядя на портативный дождь.
Продолжалось это совсем недолго — может, через пять минут упала последняя капля, облачко растянуло едва заметным ветерком. Но, там где пролился дождь, зеленела грядка тыкв если не каретных, то размером небольшую двуколку.
Привлеченные волшебством, бабы отошли от колодца. Но так и не решились куда подойти: то ли к тыквам, то ли к причине их возникновения. Потому и толпились посреди дороги.