Революционная сага
Шрифт:
— Рихард Геллер — к вашим услугам.
Затем Геллер поднял правую руку, положил ладонь на грудь. После свел пальцы в полукулак и отвел его от тела, словно вырвал сердце. Затем руку повернул ладонью к полу и разжал пальцы — уронил то, что было на землю…
— Присаживайтесь. — разрешил хозяин кабинета. — Великая провинциальная ложа города Амперска имени Александра Дешара рада приветствовать Брата. Откуда вы?
— Был посвящен в двести седьмую полковую ложу. Но с тех пор меня изрядно помотало.
— И что привело вас в сей кабинет?
Рихард не стал темнить:
— Я испытываю некоторые материальные затруднения и вынужден искать работу…
— Брат нуждается в помощи?.. — осторожно спросил владелец кабинета.
— Не сколько помощи… Я нуждаюсь в работе.
Владелец кабинета задумчиво пожал плечами. Мол, ничего зазорного в том нету, но с другой стороны, чем помочь Брату — еще не знаю…
Но попытаюсь…
— Давно в этом городе? — спросил хозяин.
— Признаться, только прибыл. Кстати, я видел, как на набережной двоих отправили на тот свет. Просто так, вывели, поставили к стене, и взвод их расстрелял. Я сам, случалось, расстрелами командовал и даже нескольких пристрелил собственноручно. Но вот так, на набережной, перед честным народом. Нет ли тут какой ошибки?
Хозяин кабинета печально покачал головой:
— Да расстреляли их за пустяки на самом деле. Один попался на казнокрадстве, другой поставил в армию дрянное сукно. И по законам военного времени их приговорили к крайней мере… Но граждане этого не знают, и строят предположения. Может быть, следующими на расстрел поведут их? Времена нынче такие… Сейчас эра не милосердия, но жестокости. То, что им пустили пулю в голову — это еще гуманно. У большевиков последнее время какая пыточная мода: скальпелем делают надрез вокруг запястья, а потом кожу снимают словно перчатки. Говорят в Харькове особенно этим сильны… А на Волге, рассказывают, набивают полные трюмы пленного офицерья, заваривают выходы. Выводят баржу на середину реки и открывают кингстоны. Дешево и сердито… К слову… Это не моя епархия, но я мог бы устроить вам для вас должность палача.
— Merci, но это определенно не мое. Каждый раз после расстрела, было чувство, словно рукой попал, pardon, в дерьмо… В определенном смысле оно так и было — все кого я расстреливал, были мародерами, дезертирами… Хоть бы один попался революционер, который бы не канючил под стволом, а спел «Марсельезу»…
Последние слова Геллер произнес с легкой полуулыбкой. И продолжил:
— Мне ближе убивать человека защищенного, охраняемого, пусть и не подозревающего, что он попал в прицел.
— Наемный убийца? — спросил владелец кабинета.
— Пусть так. Но я считаю это охотой. Охотой на человека. На зверя самого опасного, самого умного, равного…
Хозяин кабинета задумчиво пошутил:
— "Так, так, так — сказал пулемет". Это очень интересно. Я непременно подумаю о вас. А пока вам надо отдохнуть. В гостинице «Варшава» вам как Брату предоставят бесплатно лучший номер.
— Уж лучше я в общем порядке обойдусь номером скромнее. Не дело, если я начну на каждом углу распространяться, что принадлежу к Ложе… Или стану привлекать чье-то внимание.
Хозяин кабинета кивнул, уже не скрывая улыбки. Ответ был правильным.
— Отдыхайте…
Наступала ночь, темная, густая…
Не взошла луна, свет звезд не пробивался через густые облака. Да и те были черные, сваренные на совесть. Не летали ведьмы даже по самым неотложным делам — по такой погоде разбиться проще простого.
Собаки скулили и забивались поглубже в будки, люди закрывали ставни, задергивали тяжелые шторы. Казалось, оставь щелочку, и ночь, темнота вползет в комнату, зальет все черным сиропом. И не спасет хозяев даже самый сильный фонарь. И когда наступит утро. Если, разумеется, наступит… Тогда затекшую темноту надо будет выскребать из-под кроватей шваброй, выносить на улицу в ведрах, относить подальше от дома, сливать в какой-то овраг.
Но, как водится, та ночь была не навсегда.
Конечно, некоторые не доживали до утра, но были и те, кто после шлепка повитухи напротив извещали мир о своем прибытии.
Для всех прочих, начинался день обычный, рутинный, будничный. Они шли в гимназии, на службу, на мануфактуры.
Но нет, что-то в городе изменилось.
После работы отцы семейств заходили в булочную якобы за хлебом. Убедившись, что остались в булочной одни, спрашивал — а нет ли случайно местечка в секции масонской ложи? Дескать, если надо — могут предоставить характеристику с места работы. Разумеется, выданную по месту требования…
Булочник, ранее замеченный в войсках Ложи, определенного ответа не давал, но улыбался загадочно.
Отцы семейств большего и не просили.
Даже дети играли в масонов.
Ребятишки ставили сцены расстрела. Большинство маршировали с палками вместо винтовок, пытаясь шагать как настоящие солдаты в ногу. У них это почти получалось, но их башмаки не отбивали от земли желаемую дробь. Двое же шли намеренно не в ногу, с опущенными головами. Затем они послушно становились к стенкам. Идущие в ногу перестраивались в шеренгу, приставляли «ружья» к плечам.
Играющий офицера, махал рукой, все в шеренге выдыхали звук «паф». Дети у стенки падали, стараясь принять при этом как можно более фантазийные позы.
Затем поднимались…
Барышни-гимназистки шушукались в своих комнатах, краснели, волновались.
Злился владелец синематографа — если такие мероприятия войдут в привычку, то жди падения сборов.
На следующие выходные на набережную вышло еще больше людей.
Но расстрела не было.
— Вы знаете, — зевая, сообщил владелец кабинета зашедшему Рихарду. — Я вчера советовался с друзьями относительно вас…
— И работы для меня нету?
— Ну отчего же? Напротив, она нашлась удивительно легко. Присаживайтесь…
Геллер расположился там где же, где и вчера. Пулемет поставил рядом со стулом, закинул ногу на ногу, ладони на колене свел в замок. Изобразив на лице умеренное внимание, приготовился слушать.
И действительно, хозяин кабинета заговорил:
— Должен предположить, что работа крайне специфическая…
— Отлично. Обычно именно такую я и предпочитаю.
Хозяин кабинета кивнул и продолжил: