Революционная сага
Шрифт:
Пока на круге разворачивали паровоз в сторону противоположную, машиниста нашел начальник депо.
Сообщил прибывшему плохую весть:
— Тебе сейчас назад состав вести…
Обычно, даже почти всегда, машинисты в таких случаях возмущались. Требовали время, чтоб отдохнуть, выспаться.
Но нет, этот сначала спросил:
— С чем состав?
— Товарный… — осторожно ответил начальник.
— Без людей?..
— Ни единого человека.
— Это хорошо… Поведу, как только будете готовы.
Тогда начальник депо сообщил вторую плохую новость:
— Слышишь, там в последнем вагоне с Сысоевских мануфактур сто пудов динамита. Вроде бы рвануть не должно, да и я приказал поставить вагон подальше от локомотива. Но ты там осторожней вези. Мало ли что… А то как шандарахнет…
Вообще-то вместо «шандарахнет» было использовано иное слово, кое цензура тщательно и с удовольствием вымарывает.
Машинист пожал плечами:
— Динамит так динамит…
Туман
В таких деревнях улиц нету, ограничиваются только номерами. А чаще и они отсутствуют — все друг друга знают. И, действительно, зачем придумывать, к примеру, имена улицам, если таковых не имеется. Только дорога откуда-то куда-то и домов двадцать вдоль нее. Тем паче, что имя деревни и так едва придумали.
Здесь на волость — один почтальон. Пишут сюда немного, да и народа тут почти нету. И если все же случается непредвиденное — приходит письмо, то почтальон не бросается его везти. За двадцать верст ноги бить, только потому что кому-то письмо пришло? И месяцами лежит конверт, ждет, когда скопиться постпакет потолще, или не случится какая оказия. Скажем, едет по селам господин урядник, или в какой-то медвежий угол помещают ссыльного.
…К слову, был тут один случай. Отправили не то марксиста, не то бакунинца на ссылку в деревушку с названием таким, что уж лучше бы ее цифрами именовать.
А ссыльный, дабы не помереть со скуки, стал детей счету да грамоте учить. Оно, казалось, правильно: и ссыльный исправляется, и детишкам в школу за три версты бегать не надо. Да только раз приехала комиссия и в полном составе упала в обморок. Дети, не дожидаясь победы мировой революции и даже ее начала, на уроках вместо "Боже, Царя храни" поют "Интернационал"!..
Газеты, журналы, выписанные в эту глушь, часто приходили с месячной задержкой. А часто не приходили вовсе — не то возницы рвали их на самокрутки, не то почтальоны, чтоб лишний раз не бить ноги, жгли корреспонденцию в печках.
Потому этакая глушь действовала на ссыльных благотворно. Они спивались, забывали бриться, обрастали бородами, женились на местных селянках. За обрушившимися наследниками забывали о классовой борьбе, становились совершенно своими…
…Да только иногда случается и наоборот — вырастает человек ну совершенно не от мира его породившего. Вообще надо сказать, что у мира много обличий, но не все они будут уместны в той или иной местности.
Положим, рождается в деревне мальчик.
И деды его, и прадеды и отец что называется от сохи. Предки его сбегали из церковно-приходской школы на реку, в лес. В более зрелом возрасте водили девок на сеновал. Вследствие чего считать умели максимум до дюжины, читали по слогам.
К тридцати годам отпускали бороды, после чего начинали стареть медленно и безнаказанно.
Но вот случается перекос и на свет появляется ребенок, который из школы не сбегает, а, напротив, ходит туда с удовольствием. Затем от занятий при свечах, керосинке или вовсе нищенской лучины портится зрение, он одевает очки, оставшиеся от бабушки и начинает тайно копить на новые, собственные в тонкой щегольской оправе. В положенное время женой не обзаводится по причине того, что перед этим он никого на сеновал не таскал. Поскольку в устной речи тоже не практиковался, начинает пропускать некоторые буквы, может быть картавить. Его отец начинает коситься свою на жену: ведь не было в роду таких, не было!
И когда наступает время отращивать бороду, вместо утвержденной в поколениях окладистой, вырастает бородка, именуемая интеллигентскими кругами как вандейковская, а среди прочего народа — как козлиная.
И поняв, что сделать с этим нечего, вчерашний мальчишка сбривает ее словно вор.
Но вот что непонятно — каким образом тяга к знаниям, испорченное зрение и вандейковская бородка связаны? Может близорукие глаза и переполненный знаниями мозг, выделяют какое-то вещество, которое вредит росту волос на каких-то участках кожи, мешает произносить те или иные звуки.
Впрочем, это так, к слову пришлось.
Разговор-то о другом будет…
В тот день на завалинке у брошенной хаты местные мужики пили не в обычной своей кампании. Угощали пьяницу приблудного, который пришел из каких-то далеких краев. Ответно, гость развлекал местных побасенками.
Говорил на тему актуальную: о мировой революции и ее вожде.
Жили здесь люди фанатично бедные. Всякая копейка, рубль, попавший к ним в карман были вызовом их надлежало тут же потратить, пропить или прогулять. В крайнем случае — потерять.
Оттого идеи большевиков здесь воспринимали более чем благосклонно. Ну а как же — это денег не будет не только у них, а у всех!
— И что рассказывают… — говорил приблуда. — Бывает, сидят солдатики у костра, пьют чай или там чего покрепче. Подсядет к ним старичок вроде как погреться. В разговор втянется, чарочку со всеми выпьет, или даже свой штоф даст, жалобы солдатские выслушает. А на следующий день — раз, и нету тех бед, на которые солдатушки роптали. Жалование и довольствие выпишут, а командиров тех, что деньгу солдатскую зажилили — к стенке или на фонарный столб. А все потому что этот старик — сам Ленин.
Люди здесь жили простые. Можно сказать элементарные. Верили почти во все услышанное. По крайней мере пока это услышанное не конфликтовало.
Но тут как раз наступил такой момент.
— А я слышал, что Ленин — он громадный. — возразил местный. — Кулачищи с пуд! Ударит кого — дух вон!
— Да нет! Роста он обыкновенного, даже маленького. А вот сила у него и правда богатырская. Сам может ведро водки выпить!
— Да ты шо!!! — с уважением удивлялись мужики.
— Истинную правду вам говорю! Сам видел!