Революционное самоубийство
Шрифт:
25. Стратегия
Лицемерие американского фашизма заставляет его прикрывать атаку на политических преступников юридической фикцией из правовых норм об ответственности за преступный сговор и в высшей степени изощренными ложными обвинениями. Массы должны научиться понимать настоящую функцию тюрем. Как они могут существовать в таких количествах? Каков на самом деле основной экономический мотив преступления и на какие типы в действительности официально делятся преступники или жертвы? Люди должны узнать, что, когда кто-нибудь «оскорбляет» тоталитарное государство, то он совершенно точно не совершает преступления против тех, кто живет в этом государстве. Он нападает на привилегии, которыми пользуются немногие привилегированные.
13 ноября 1967 году большое жюри Аламедского округа выдвинуло против меня обвинения. Меня обвиняли в совершении трех преступлений:
Среди представленных большому жюри вещественных доказательств были: пуля, извлеченная из спины патрульного Фрея; пуля, извлеченная из колена патрульного Хинса; револьвер Хинса; две девятимиллиметровые гильзы, найденные на улице; два спичечных коробка с марихуаной, обнаруженные под сиденьем машины, за рулем которой я ехал; разные фотографии, сделанные на месте происшествия; ксерокопия записи об оказании мне первой помощи в Кайзеровской больнице. Пистолет патрульного Хинса оказался единственным оружием, найденным на месте преступления. Девятимиллиметровые гильзы были не от него, что было слабым доказательством. Большое жюри заслушало показания Хинса, Дела Росса, прибывших к месту перестрелки полицейских, медсестры, которая принимала меня в Кайзеровской больнице, а также экспертов, проводивших баллистическую экспертизу. Было установлено, что утром 28 октября было сделано семь выстрелов. Патрульный Хинс получил три ранения, в патрульного Фрея попали дважды — пули угодили ему в бедро и в спину. Совершенно расплющенная пуля, которая, возможно срикошетила от какой-то другой поверхности, была найдена в двери «Фольксвагена», принадлежащего Ла-Верне.
Показания по делу большое жюри стало заслушивать после того, как меня перевели из Сан-Квентина в окружную тюрьму в Окленде. Несмотря на полученное всего лишь несколько недель назад тяжелое ранение, я быстро шел на поправку и окреп настолько, что мог приступить к планированию политической стратегии на суде. Я не хотел вникать в юридические тонкости, меня занимала исключительно политическая стратегия. Решение номер один, принятое партией, гласило, что все адвокаты остаются в стороне от политических вопросов, касающихся моего дела. Разумеется, мне необходимо было знать всю юридическую подоплеку, но я не собирался задавать много вопросов на этот счет. Юридические тонкости определенно стояли для меня на втором месте. Самым важным было идеологическое и политическое звучание судебного процесса.
Под термином «политическая стратегия» я подразумеваю следующее: я хотел использовать суд как средство политической дискуссии, чтобы доказать, что необходимость борьбы за мою жизнь логически и неизбежно вытекала из всех наших усилий, направленных на борьбу с угнетателем. Разнообразная деятельность и программы «Черных пантер», наблюдение за полицией и сопротивление жестокому обращению полицейских не на шутку встревожили властные структуры, после чего власть стала копить силы, чтобы навеки задушить нашу революцию. Общественное внимание мне было обеспечено. Так почему было не использовать зал судебных заседаний и средства массовой информации с целью преподать еще один урок чернокожему народу? Для нас ключевым моментом в деле была жестокость полицейских, но мы надеялись пойти дальше, чем просто подчеркнуть это. Мы также хотели обратить внимание и на другие проявления жестокости, от которых страдали бедняки, — на безработицу, плохие жилищные условия, подчиненное образование, недостаток объектов общественного пользования (средств связи, городского транспорта, коммунальных услуг и т. п.), несправедливый призыв на военную службу. Эти явления стояли рядом с жестоким обращением полиции. Если мы смогли организовать людей на борьбу с последним, что мы были просто вынуждены сделать, возможно, нам удалось бы сподвигнуть их и на борьбу с другими формами угнетения. На самом деле, гораздо чаще система уничтожает нас своим пренебрежением, чем при помощи полицейского пистолета. Огнестрельное оружие — это только coup de grace, завершающий смертельный удар так сказать, всего лишь исполнитель. Ликвидировать условия, которые делают возможным этот coup de grace, — вот в чем состояла наша цель. Тогда следствие этих условий — оружие и убийство — исчезли бы сами. Поэтому предстоящий судебный процесс заботил партию «Черная пантера» не столько с точки зрения спасения моей бедной жизни, но сколько как возможность организовать людей и оказать содействие их борьбе.
Да, наша цель заключалась отнюдь не в спасении моей жизни, поскольку я уже смирился с тем, что мне казалось неизбежным, — с мыслью о том, что они меня непременно убьют. Все, чем мы занимались в последующие одиннадцать месяцев, исходило из предположения о моей гибели. Моя жизнь в любом случае должна была когда-нибудь подойти к концу, но народ должен был идти вперед, в нем была скрыта возможность бессмертия. Диалектика говорит нам, что все люди страстно хотят быть бессмертными и это желание есть одно из противоречий между человеком и природой. Человек пытается отсрочить смерть, обратив время вспять, поставив его под контроль, что является одной из форм проявления воли к власти.
Я видел, как момент моей собственной смерти становится все ближе и ближе. И как я только мог спокойно к нему готовиться! Человек никогда не может знать наверняка, как он поведет себя непосредственно в этот момент. Я осознавал, что самой ценной для любого человека вещью является его жизнь, и не был уверен в том, как я буду с ней расставаться, особенно с учетом угрожающей перспективы газовой камере. Прежде я уже сталкивался со смертью, но совершенно в других обстоятельствах. В каждом случае смерть была непредсказуемой и внезапной, к тому же существовала возможность ее перехитрить. Но когда тебя собирается убить государство, то у тебя не остается никаких шансов, неизбежность смерти становится абсолютной. Чтобы принять наказание, подготовленное для тебя государством, требуется особая смелость, иначе говоря, способность вести себя со всей возможной учтивостью и достоинством в ситуации, унизительней которой быть не может. Такова конечная форма истины.
Прежде всего, Чарльз Гэрри решил до начала судебного разбирательства подать несколько ходатайств в суд штата и в федеральный суд, поставив в них под сомнение юридическую силу самого большого жюри. Это нужно было для того, чтобы доказать, что вынесенное мне обвинение было как незаконным, так и незаслуженным. Гэрри не только представил аргументы против способа составления большого жюри, при котором редко удается представить весь срез общества, но и показал, что сама такая система не согласуется с Конституцией. Вынесенное большим жюри обвинение, как доказывал Гэрри, угрожает самому праву человека на справедливое правосудие. На заседаниях большого жюри, которые всегда проводятся за закрытыми дверями, не присутствуют ни обвиняемый, ни его защитник. Улики против обвиняемого членам жюри представляет окружной прокурор, при этом проведение перекрестного допроса свидетелей не позволяется, и ни одно доказательство не может быть представлено обвиняемым. Показания свидетелей, данные перед большим жюри, не доходят до суда, но стенограмма заседаний большого жюри может быть опубликована в прессе. Впрочем, это мало способствует появлению объективного отношения к обвиняемому в обществе. Влияние этих стенограмм на общественное мнение может быть очень сильным, особенно если принять во внимание тот факт, что все улики и свидетельские показания представлены там с точки зрения окружного прокурора, а уж он делает все возможное, чтобы доказать вину подсудимого. Поэтому едва ли можно назвать справедливой ту ситуацию, в которой жюри присяжных для судебного процесса набирается из граждан, слышавших или читавших о доказательствах, на основании которых было выдвинуто обвинение. Как ни крути, а вынесенное большим жюри обвинение означает лишь то, что жюри нашло предъявленные ему доказательства вины подсудимого достаточными для того, чтобы привлечь подсудимого к суду.
Гэрри также доказывал, что, попросив большое жюри собраться для обсуждения моего дела, прокурор совершил необычный и необъективный шаг. Статистика Аламедского округа показывает, что большим жюри было рассмотрено всего лишь три процента всех судебных дел. Остальные дела начинались процедурой «изложения фактических обстоятельств дела». Во время этой процедуры обе стороны выступали перед судьей, и судья был единственным человеком, который принимал решение о передаче дела в суд. При изложении фактических обстоятельств дела свидетелей можно подвергать перекрестному допросу, что не разрешается делать на заседаниях большого жюри. Очевидно, что в моем случае прокурор намеренно хотел, чтобы свидетельские показания были представлены именно большому жюри. Таким образом он намеревался повлиять на общественное мнение, настроив его против меня.
Помимо прочего, Гэрри подверг критике всю процедуру избрания членов большого жюри. В Калифорнии каждый из двадцати судей Высшего суда рекомендует трех человек в большое жюри. Предполагается, что судьи лично знают своих кандидатов. Совершенно ясно, что немногие судьи Аламедского округа знакомы с 200.000 и больше негров, проживающих в этом округе. На самом деле получилось так, что единственный чернокожий, который был в составе большого жюри, заслушавшего мое дело, отсутствовал в тот день, когда жюри были представлены свидетельские показания. Обычно судьи склоняются к тому, чтобы выбирать в жюри белых представителей высших слоев и среднего класса, т. е. бизнесменов, консервативно настроенных домохозяек, брокеров, банкиров, армейских офицеров в отставке и т. п. По большей части это люди средних лет, не имеющие ни малейшего представления о жизни чернокожих бедняков. Добавим, что большинство из них в душе питают враждебное отношение к неграм. И после этого скажите, пожалуйста, разве они способны хотя бы чуть-чуть понять события или причины, по которым такой обвиняемый предстал перед ними?