Революция и Гражданская война в России 1917—1922
Шрифт:
Различного рода книг и статей о комбедах в СССР было опубликовано очень много. Однако почти во всех работах о комбедах проводится обычно мысль, что именно с их созданием связано «перенесение социалистической революции из города в деревню», что в деревне «социалистическая революция началась с лета 1918 года» и т. п. Но это крайне спорный тезис. Да, это верно, что комбеды поддержали тогда советскую власть в городах и внесли в деревню «дух острой классовой борьбы». Но ведь беднейшее крестьянство в отличие от городского пролетариата вовсе не было тогда носителем социалистических идей. Главной целью деревенской бедноты было не создание каких-либо социалистических хозяйств, колхозов или совхозов. Она мечтала провести в деревне новый передел земли и имущества, и именно такой передел начался здесь после создания комбедов. Если Октябрьская революция сопровождалась уничтожением помещичьего хозяйства, то после создания комбедов в российской деревне началось уничтожение кулацкого, то есть крупного крестьянского хозяйства. Только это первое в нашей истории раскулачивание не сопровождалось созданием крупных коллективных хозяйств, а привело к созданию множества новых мелких и средних хозяйств. Новый передел земли принял огромные масштабы: по приблизительным данным, у богатых крестьян было отобрано около 50 миллионов гектаров земли из имевшихся у них 80 миллионов. У этих же богатых крестьян отбирали часть рабочего скота, сельскохозяйственных орудий, мельницы, часть домашнего имущества. Все это отбиралось обычно безвозмездно, хотя имущество богатых крестьян было лишь частично создано за счет эксплуатации труда батраков. Большая часть этого имущества была создана и трудом самих кулаков. Были случаи, когда отобранная у кулаков техника поступала в прокатные пункты – для общего пользования. Были случаи создания небольших коммун или артелей. Однако большая часть отобранного у кулаков имущества и земли просто переходила в руки малоимущих крестьян или батраков. Кроме того, был подтвержден введенный ранее запрет сдавать землю в аренду и нанимать батраков, который до лета 1918 года фактически не исполнялся. Раскулачивание 1918 года отличалось, однако, от раскулачивания 1929–1932 гг. тем, что семьям кулаков оставлялась часть земли, усадьба, часть имущества, инвентаря и часть рабочего скота. Они превращались в середняков, а не выселялись за пределы своей деревни или за пределы области, как это было позднее в годы сплошной коллективизации.
Конечно, создание и деятельность комбедов в 1918 году помогли продовольственному снабжению городов и работе продовольственных отрядов, комбеды укрепили социальную базу большевиков в деревне, хотя их создание и их деятельность никак нельзя назвать «социалистической революцией». Нельзя умолчать и о том, что этот, по выражению Ленина, «последний и решительный бой с кулачеством» был вместе с тем весьма рискованным предприятием и имел немало тяжелых последствий. Да, это верно, создание комбедов и их активная антикулацкая деятельность (а ведь только в 33 губерниях РСФСР было образовано более 100 тысяч комбедов) нанесли сильнейший удар по капитализму в деревне. Однако раздел кулацких земель и дальнейшее «осереднячивание» деревни не имели ничего общего с дореволюционной программой по аграрному вопросу самих большевиков. Разгром кулачества был одновременно чувствительным ударом по производительным силам русской деревни, ибо на смену более производительным и более товарным богатым хозяйствам создавались новые бедняцкие и середняцкие хозяйства, которые почти не производили товарного хлеба. Тем самым, решая сиюминутные текущие задачи снабжения хлебом как городов, так и малоимущих слоев деревни, Наркомпрод до крайности затруднял решение тех же проблем не только в более отдаленном, но и в близком будущем. Уже урожай 1918 года, несмотря на демобилизацию и возвращение в деревню миллионов работников, был меньше урожая 1917 года. Это было связано не только с погодой, но и с разгоревшейся в деревне аграрной революцией. К тому же отбирать впоследствии хлебные «излишки» у середняков и бедняков было несравненно труднее, чем отбирать хлеб у помещиков и сельской буржуазии.
Но главная опасность для власти большевиков была даже не в этом. Создание комбедов обострило политическую обстановку в стране. Особенно сильное недовольство политикой большевиков возникло в хлебопроизводящих областях – в черноземном Центре, в Сибири и Поволжье, на Северном Кавказе. Создавалось положение, при котором небольшая искра могла вызвать грандиозный пожар гражданской войны. И крестьяне и казаки устали от четырехлетней империалистической войны. Они получили землю и мир благодаря большевикам и не хотели снова браться за оружие. Поэтому они поддержали Октябрьскую революцию и советскую власть. Но они не хотели отдавать бесплатно выращенный ими хлеб и готовы были с оружием в руках отстаивать свои новые права. В стране появились те самые недовольные массы, без которых гражданская война была невозможной в 1917 году, но становилась почти неотвратимой в 1918 году.
Различного рода искр, способных разжечь пожар гражданской войны, было к концу весны 1918 года немало. Казачьи мятежи уже охватили Дон, Кубань, а также казачьи станицы на реке Урал. Правительство генерала П. Краснова контролировало почти всю Донскую область. Однако, свергнув «у себя» советскую власть, казаки не имели желания идти дальше и завоевывать для белых генералов центральную часть России. Упорные бои вела под Краснодаром Добровольческая армия, подразделения французской, английской, американской и японской армий уже высадились на севере России и на Дальнем Востоке. Но эти подразделения были еще невелики. Войска Антанты устали от все еще идущей в Европе мировой войны, и у них не было ни возможности, ни желания начинать какую-то новую войну на бескрайних просторах России.
К лету 1918 года в Москве, Петрограде и в других крупных городах России уже возникло немало разного рода подпольных «союзов» и «цензов», объединявших главным образом представителей кадетов, офицеров-монархистов, правых эсеров и некоторых других политических групп. Но все эти подпольные организации не имели заметного политического влияния, они надеялись главным образом на внешнюю помощь – или от недавних «союзников» или от немцев. И представители Антанты и российские контрреволюционеры вели тогда тайные переговоры с руководителями находившегося на советской территории чехословацкого военного корпуса. При этом многие правые русские деятели, ведя переговоры с деятелями Антанты о предоставлении помощи, нередко называли эсеров и меньшевиков столь же «вредоносными», как и большевиков.
Вся эта контрреволюционная возня, как и отдельные восстания на окраинах, не могли оказать решающего влияния на судьбу молодой Советской Республики, пока большинство крестьян поддерживало советскую власть. Но именно создание продотрядов и комбедов решительно изменило политическое положение в русской деревне. Да, большевики имели теперь более прочную поддержку со стороны беднейших крестьян и батраков. Но они временно потеряли поддержку со стороны большинства середняков, то есть основной массы крестьянства.
Разрыв между комбедами и Советами в деревне нашел свое отражение и в полном разрыве большевиков с партией левых эсеров. Отношения с этой партией ухудшились еще со времен Брестского мира, когда левые эсеры голосовали на IV съезде Советов против его ратификации и отозвали своих представителей из Совета народных комиссаров. Но по многим вопросам левые эсеры, составлявшие вторую по величине фракцию ВЦИК, продолжали поддерживать большевиков, особенно когда речь шла о борьбе против контрреволюции и интервенции. Среди руководства левых эсеров не было единства даже по вопросу об участии в советском правительстве. На втором съезде этой партии, в апреле 1918 года, такие руководители этой партии, как М. А. Спиридонова, А. Л. Колегаев, М. Н. Натансон, и другие вновь высказались за участие в СНК. Однако верх одержала тогда другая группа, требовавшая оставаться вне правительства. Ее возглавляли Б. Д. Камков и Д. А. Черепанов.
В нашей литературе нередко утверждалось, что после разрыва с большевиками левые эсеры стали выразителями интересов не трудового крестьянства в целом, а только кулачества, что широкие слои трудового крестьянства стали отходить от эсеров. Но факты не подтверждают этого вывода, и выборы в Советы, происходившие в апреле – июне 1918 года, показали как раз обратное – уменьшение представительства большевиков и увеличение представительства левых эсеров во всех почти местных Советах. К. В. Гусев в своей книге «Крах партии левых эсеров» (М., 1963), анализируя социальную базу левых эсеров, делает в основном правильный вывод, что это была партия трудового крестьянства, то есть крестьянства, не эксплуатирующего чужого труда. С этим согласен и Л. М. Спирин. В своей книге «Классы и партии в Гражданской войне в России» (М., 1968) Спирин предпочитает говорить, однако, не о трудовом крестьянстве вообще, а о середнячестве, этот термин был в большей мере принят в среде марксистов.
Однако почти во всех книгах и статьях, где речь идет о трагическом разрыве между большевиками и левыми эсерами, вся вина за этот разрыв возлагается только на левых эсеров и на их политику. В действительности большая доля вины лежит в данном случае на большевиках, хотя и политика левых эсеров содержала в те месяцы немало ошибок.
В своей книге К. В. Гусев утверждал, что «социальная база левых эсеров менялась в зависимости от их политики на разных этапах революции» [209] . Эту ошибочную точку зрения подправляет Л. М. Спирин, который писал: «Не политика какой-либо партии определяет ее социальную базу, а наоборот, социальная база определяет политику. Так состояло дело и у партии социалистов-революционеров. Изменения их политики и тактики происходило потому, что совершались огромные социально-экономические сдвиги в тех слоях крестьянства, интересы которых она отражала. А слои эти были очень широкими – от бедноты до зажиточных, середняков и богатых крестьян. Отсюда и большая амплитуда колебаний у эсеров. Когда летом 1918 года советская власть повела борьбу не только с кулаками, но с богатыми крестьянами, имевшими излишки хлеба и отказывающимися сдавать их рабочему государству, левые эсеры горой стали за этих крестьян, объективно превратившись в партию, защищавшую интересы деревенской буржуазии» [210] .
209
Гусев К. В. Крах партии левых эсеров. М., 1963. С. 90.
210
Спирин Л. М. Классы и партии… С. 163.
В этих рассуждениях Л. Спирина можно согласиться со многим, кроме последних фраз. Излишки зерна имели не только кулаки, но и середняки, как простые, так и зажиточные. Никакой хозяйственный крестьянин не смотрел на свои запасы зерна как на излишки. Это был, во-первых, его собственный хлеб, выращенный его трудом на его земле. Крестьянин в России не знал – каким будет урожай будущего года и какими будут события ближайшего года. Поэтому свои «излишки» он рассматривал как необходимый ему страховой фонд и как товар, за который он хотел получить не бумажные деньги, а необходимые ему промышленные товары. Поэтому в их сопротивлении продотрядам, отбиравшим у крестьян почти бесплатно большую часть хлеба, была своя правда.