Революция и Гражданская война в России 1917—1922
Шрифт:
По отчетам Наркомпрода, путем обмена было заготовлено 30–35 миллионов пудов зерна вместо запланированных 120 миллионов тонн. Согласно декрету от 26 марта, товарообмен с деревней был все же делом добровольным, а потому крестьяне чаще всего отказывались от него. Они предпочитали, хотя и рисковать, но пользоваться для продажи своих излишков вольным рынком, который продолжал существовать, несмотря на все запреты. На вольном рынке крестьяне могли получить за свой хлеб гораздо больше промышленных товаров, чем при посредстве Наркомпрода. Во-вторых, несмотря на все свои усилия и призывы СНК к централизации товарообмена с деревней, Наркомпрод не сумел сохранить свою монополию в обмене с деревней. Многие предприятия начали отправлять в провинцию в обход Наркомпрода «свои» вагоны с промышленными товарами, обменивая эти товары на хлеб не по твердым ценам, а по ценам местного рынка. Не только уездные, но и губернские власти, стремясь получить больше хлеба для своих голодающих рабочих, произвольно повышали установленные Наркомпродом цены на продовольствие. В ряде губерний объявляли даже «временно» свободу торговли, снимая и отзывая разного рода дорожные и заградительные отряды.
В печати тех месяцев всех нарушителей монополии хлебной торговли называли не иначе как «мешочниками», «спекулянтами», «кулаками». Многих из задержанных мешочников сурово наказывали, отбирая при этом весь перевозимый хлеб. Однако изменить положение коренным образом оказалось невозможным. Поезда были переполнены мешочниками, многие из которых были одеты в солдатские шинели, хорошо вооружены и готовы защищать друг друга и свой хлеб.
В 1922 году в Москве была издана интереснейшая книга экономиста Н. Д. Кондратьева «Рынок хлебов». Анализируя положение дел на хлебном рынке от начала войны и до конца 1918 года, Н. Д. Кондратьев приводит множество достоверных и точных статистических данных, которые, в частности, доказывают прожектерский характер и ошибочность многих расчетов, декретов и распоряжений СНК и Наркомпрода. Кем были все эти мешочники? Если речь шла о крестьянах, то это были почти исключительно простые крестьяне-середняки и бедняки, хотя они могли продавать за вознаграждение и хлеб соседа-кулака. По свидетельству Н. Д. Кондратьева, еще в 1917 году был проведен опрос в 627 селениях Калужской губернии, которая относилась тогда к потребляющим. В деревнях и селениях, где проводился опрос (с 1 августа 1917 года по 1 января 1918 года), в 94 процентов крестьянских семей были мешочники. В этих 627 селениях (это 30 процентов всех деревень и сел области) было обнаружено 187,5 тысячи человек, занимавшихся мешочничеством, то есть около 500 тысяч на всю губернию. В среднем каждый мешочник перевозил до 10 пудов хлеба. Подсчеты показывали, что без помощи мешочников до 40 процентов населения губернии могло погибнуть от голода. Тот же Кондратьев свидетельствует, что с января по май 1918 года, согласно анкетным опросам, в Москве к покупке хлеба на вольном рынке прибегали 85 процентов рабочих и 77 процентов служащих и учащихся [179] .
179
Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов. М., 1922. С. 197–198.
Мешочниками в 1918 году становились не только крестьяне. Часто члены семей, рабочих и служащих, собрав свой скарб или ремесленные поделки, в одиночку или группами отправлялись в деревню за хлебом. Ехали и сами рабочие, надеясь заработать хлеб, помогая крестьянам в их работе. Ехали из города к родственникам, жившим в деревне.
Позднее В. И. Ленин в одной из своих работ, продолжая оправдывать монополию хлебной торговли, приводил статистические данные по 26 губерниям, из которых следовало, что в 1916 году рабочие и служащие в городах половину потребляемого ими хлеба получали за счет мешочников и только другую половину в качестве пайка от государства. Конечно, пайковый хлеб был много дешевле, чем на вольном рынке, но за счет пайка семья рабочего или служащего просто не могла прожить.
Ленин в первую очередь отмечал тот факт, что и без пайков рабочие семьи не могли прожить, а стало быть, хлебная монополия была необходимой. Однако это не слишком убедительный довод. Ведь тот же самый паек можно было обеспечить и за счет простого натурального налога, как это и происходило позднее – в 1921–1922 годах. И в этом случае не нужно было бы создавать ни заградотрядов, ни дорожных отрядов, ни продотрядов, ни множества других отрядов, групп и организаций. К тому же неизбежно снизились бы вдвое или втрое цены на хлеб на вольных рынках. Не надо было бы создавать и концлагеря – для мешочников и спекулянтов.
Является фактом, что в 1918 году именно вольный рынок давал населению городов до 50–60 процентов потребляемого им хлеба. Без этого рынка мало кто из жителей больших городов мог выдержать тяготы послевоенной разрухи. Вот почему во все годы Гражданской войны советская власть так и не закрыла знаменитую Сухаревку, которая стала синонимом вольного рынка. В огромной крестьянской, мелкобуржуазной стране ни «лишний» хлеб, ни «лишние» промышленные товары просто не появились бы, если бы в каждом крупном городе не существовало бы полузапретного вольного рынка, то есть своей Сухаревки. Но ведь и за риски и за мелкие масштабы торговли нужно было платить. Монополия хлебной торговли еще в начале 1918 года вытеснила и разрушила созданные ранее системы и формы частной торговли продовольствием, она разрушила весь прежний аппарат хлебной торговли, который теперь и был заменен мешочниками. Но, как правильно отмечал Н. Д. Кондратьев, если из-за двух-трех или даже из-за десяти пудов хлеба едут за 200–300 верст три-четыре мешочника, то все их громадные путевые издержки будут отражаться на цене этого хлеба. Кроме того, походы миллионов мешочников расстраивали и без того расстроенный транспорт, отвлекая тысячи людей на работу в заградотрядах. Неудивительно, что даже в небольшой книге одного из деятелей Наркомпрода, изданной в 1919 году для оправдания политики Наркомпрода и хлебной монополии, в книге, где автор всех мешочников называет «жуликами», «спекулянтами», «человеческой пылью» и т. п., в этой книге есть неожиданное восклицание, что лучше бы этой запрещенной частной торговлей занимались не миллионы мешочников, а сотня «крупных акул, работавших как-никак на виду и руководствовавшихся до известной степени коммерческой этикой, а главное, действительным хозяйственным расчетом» [180] .
180
Орлов Н. А. Продовольственное дело в России. М., 1919. С. 19.
Фактически к весне 1918 года, когда снабжение городского населения продовольствием было почти разрушено, а новые формы снабжения городов только зарождались, в эти месяцы почти все население потребляющих губерний было ввергнуто в паломничество за хлебом. В этих условиях политика так называемых твердых цен, монополия хлебной торговли и формальное запрещение свободы торговли, разрушая или, вернее, оттесняя вольный рынок, служили не столько облегчению положения населения, сколько приводили к повышению нелегальных, или вольных, цен на хлеб, которые выросли за три года – с 1915 по 1918 год – более чем в 100 раз!
В трудностях с продовольственным снабжением городов были и объективные причины. Общее производство хлеба в стране в годы войны уменьшилось почти на 20 процентов. Уменьшилось и производство сельскохозяйственных орудий, удобрений, сахара, тканей для населения и т. д. И тем не менее запасы хлеба в стране были, немало излишков хлеба имелось в производящих губерниях. Однако наладить обмен между производящими и потребляющими губерниями не удавалось. Выдача хлеба в Москве непрерывно уменьшалась: в июле – октябре 1917 года она составила в среднем 21 фунт на человека в месяц, а в мае-июне 1918 года – всего 7,6 фунта. Было немало дней в эти месяцы, когда хлеб населению не выдавали вовсе [181] .
181
Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов. С. 201.
Серьезной ошибкой органов советской власти было продолжение и усиление мер по национализации теперь уже в основном средней и мелкой промышленности. Эта национализация проводилась, несмотря на призывы Ленина приостановить «красногвардейскую атаку на капитал». Если центральные власти действительно сократили масштабы национализации, то местные власти в апреле – июне 1918 года стали проводить все более масштабную национализацию всей средней и мелкой промышленности. Подавляющее большинство мелких и средних предприятий было национализировано, конфисковано, секвестрировано местными Советами, совнархозами, даже профсоюзами, промышленность, как писал один из исследователей, «была расхватана революционными органами пролетариата на местах» [182] .
182
Амбарцумов Е. А. Вверх к вершине. М., 1974. C. 61.
Явно поспешным и неоправданным мероприятием, вызвавшим недовольство мелкой буржуазией города и деревни, был принятый в апреле 1918 года декрет об отмене права наследования. В этом декрете, в частности, говорилось: «Наследование как по закону, так и по духовному завещанию отменяется. После смерти владельца имущество, ему принадлежащее (как движимое, так и недвижимое), становится государственным достоянием РСФСР… Впредь до изменения декрета о всеобщем социальном обеспечении, нуждающиеся (то есть не имеющие прожиточного минимума) нетрудоспособные родственники по прямой нисходящей и восходящей линии, полнородные и неполнородные братья и сестры и супруг умершего получают содержание из оставшегося после него имущества» [183] .
183
Декреты Советской власти. Т. 2. C. 187.
Ошибочные тенденции в политике большевиков нашли свое отражение и в таком документе В. И. Ленина, как набросок «Основных положений хозяйственной и особенно банковской политики», который был написан в апреле 1918 года, но впервые опубликован только в 1933 году. Ленин писал: «1. Доведение до конца национализации промышленности и обмена. 2. Национализация банков и постепенный переход к социализму. 3. Принудительное объединение населения в потребительские общества (+ товарообмен). 4. Учет и контроль производства и распределения продуктов. 5. Трудовая дисциплина (+ налоговая политика)».