Революция в стоп-кадрах
Шрифт:
– Ты онлайн, – подтвердил Шимп.
Я провела в отключке всего шесть терасекунд. И тысячи лет не прошло. Если все дело в сборке, то сейчас чужая смена.
Да, вот же они. Озмонт Гернье, Буркхардт Шидковский, Андалиб Лапорта. Не мое племя. Дети «Эри», так они себя называют. Камнепоклонники.
Лиан Вей.
Шимп опять занимался перекрестным опылением.
Но судя по логам, сборка прошла как по нотам. Зауряднейший красный карлик, целая куча комет и астероидов (вот почему Шимп разморозил команду; распределение масс превысило какой-то запрограммированный порог
Так почему…
Я открыла глаза, уставившись из гроба в мутную тьму, на круг ярких пересекающихся нимбов.
– Лиан Вей расстроена, – объяснил Шимп. – Я надеюсь, ты сможешь ее успокоить.
Горло впитывало электролиты, словно мясистая губка. Ради эксперимента я слегка откашлялась. Уже лучше.
– В каком смысле расстроена?
– Она ссорится с другими спорами. И ее враждебность быстро растет.
– В… – остаточный кашель. – В чем причина ссоры?
– Кажется, во мне.
Нимбы собрались в круговое созвездие на потолке. Прямо из центра освещения на меня взирал один из глаз Шимпа, крохотная темная сердцевина в ярком кольце.
Я поднесла ладонь к лицу. Локоть больше походил на объемную схему: вот шаровидный сустав, вот небольшие хрящевые оси внутри, а вот векторы, из-за которых вся конструкция с хрустом разлетится от страшного взрыва пружин и стержней, если только нажать на них посильнее…
У меня еще никогда не было межсмертного артрита. Он возникает только тогда, когда тебя слишком быстро оживляют.
Сверкала иконка, окно в трансляцию с чужого регистратора: судя по титру, Шидковского. Он смотрел куда-то в служебный туннель, забитый трубами и волокнами. Там, в тенях, притаилась чья-то фигура. Что-то мерцало у нее в руке. Потом размытые пятна – прыжок на свет, словно распрямилась взведенная пружина…
И Лиан ударила Буркхардта Шидковского ножом прямо в лицо.
Окно закрылось.
Выглядело все куда хуже, чем было на самом деле. Так, по крайней мере, говорил Шимп, пока я в полном охуении выбиралась из саркофага, поскользнулась и еле успела зацепиться, чтобы не грохнуться. Лиан держала в руке не нож, а монтажную горелку. Она копалась в магистрали, когда ее застукали, и сильно обожгла Шидковскому голову – поджарила выключатель интерфейса, – но ничего больше. Он отступил, Лиан скрылась в туннеле, и с тех пор все сидели смирно, ждали посредника.
В темноте раздалось слабое жужжание. Я повернулась, прищурившись. В тридцати метрах от меня из переборки, выстроенной из гробов, выехал очередной саркофаг, телеоп через шланг высасывал из него внутренности. Наверное, какой-то незнакомец. Когда мы отправлялись на заморозку, Шимп всегда держал членов одного племени поодаль друг от друга – зачастую в разных склепах – с одной целью: чтобы, пробудившись, очередная спора не слишком истерила, если у соседа полетела герметизация, замкнуло проводку или он просто умер во сне и сгнил за долгие годы в кромешной мгле.
И все равно я не могла не спросить, срываясь на кашель:
– А там… кто-нибудь знакомый?
– Нет. Сандей, пожалуйста, сосредоточься.
Жужжание нарастало. Из мрака нарисовался скакун, прокатился мимо вновь освободившегося места и остановился рядом со мной. Я упала внутрь. Шимп погнал к ближайшему туннелю.
– Почему я?
– Она тебе доверяет.
– Да с чего… Боже, Шимп, не хочешь слегка притормозить на поворотах? – Я могла управлять скакуном даже с похмелья, но не на скорости, явно необходимой при сложившихся обстоятельствах. – Если бы за прошедшие тысячи лет я позавтракала, то сейчас бы точно с едой попрощалась.
– В текущей ситуации мы находимся в условиях жестких временных ограничений, – извиняясь, ответил Шимп.
Мы, накренившись, миновали последний поворот, нырнув в одну из многочисленных пастей трубопровода. Скакун тут же остановился, запустив капсулу: летела она в десять раз быстрее, но тело переносило скорость легче. Виражи плавнее. Желудок успокоился, пока я мчалась по маглеву, а впереди меня ждала полная жопа. Когда труба выблевала транспорт в пункте назначения, я почти без усилий могла пройти по прямой.
Скакуна послала на все четыре стороны – решила, что если выйду на сцену своими силами, произведу больший эффект, – и последнюю пару десятков метров одолела пешком. Коридор слегка кренился на левый борт. Я все услышала еще до того, как увидела: приглушенные и раздраженные голоса, мужские и женские. Частые паузы в репликах.
Из левой кулисы на сцену выходит Сандей Азмундин.
«Гернье» – если верить титру над рыжим чернокожим мужчиной – стоит рядом с дырой в переборке (снятая панель прислонена к стене). «Лапорта» – надпись парит над брюнеткой-мулаткой – сгорбилась в скакуне.
Ну вот и познакомились.
– Где Буркхардт?
Лапорта вяло махнула в сторону правого борта:
– Пошел лицо лечить.
Гернье:
– Так ты знаешь эту дуру?
– Мы из одного племени, – осторожно ответила я.
– Вы же друзья, так?
Я глубоко вздохнула:
– Думаю, да. Что она натворила?
– Кроме того, что ткнула Буркхардту в лицо паяльной лампой? – Лапорта выбралась из скакуна и, прищурившись, посмотрела в служебный туннель, где я со своего места не могла разглядеть ничего, кроме трубок и амортизирующих прокладок. – Мы точно не знаем. Мы уже отправлялись на покой, Бурк вспомнил, что забыл свой тотем на мостике, мы решили вернуться и наткнулись на нее.
Тотем. А, точно. Камнепоклонники.
– Она хоть что-то сказала?
– Без обиняков послала нас на хуй.
– А что по диагностике?
– Ничего.
– Там глаз нет, – пояснил Гернье. Разумеется; эти магистрали – часть нервной системы Шимпа. Он бы почувствовал, если бы там что-то случилось.
– Эта сука вконец рехнулась, – заметила Лапорта. – Все кричала и кричала о том, что мы пережили нашу полезность, что вся программа спор… как там она выразилась, Оз?
– Попытка человечества влезть галактике в задницу, – вспомнил Гернье.