Революция в стоп-кадрах
Шрифт:
Базовый лагерь похож на картошку, обернутую в фольгу, ее длина – примерно девятьсот метров, она висит неподвижно, запекаясь в точке Лагранжа внутри зоны Меркурия. По крайней мере, именно там она болтается, когда мы приближаемся для стыковки; мы едва успеваем взойти на борт, когда лагерь, вращаясь, отправляется к Солнцу, словно водолазный колокол, обреченный на погибель.
Они используют один из наших старых прототипов, смещающий двигатель с эксаграммовой квантово-петлевой дырой в сердце. Он не просто размазывает центр масс лагеря по внутренней червоточине; нет, один конец он оставляет позади точки Лагранжа,
Нормальный способ рассовать старую технику по новым сосудам. Мы бы и сами выкинули такой трюк, если бы, конечно, смогли потащить за собой Солнце и какую-нибудь планетку.
Экскурсовод – долговязый филиппинец, он представился как Чито – встречает нас в воздушном шлюзе.
– Прежде чем мы отправимся дальше, давайте проверим загрузки; все уже получили архив с ориентировкой?
Я пингую файлы, их нам загрузили прямо в голову, пока мы спали, летя по внутренней системе: нейрофилософия и корпоративная история, космология Смолина, корональные петли и смерть детерминизма. Есть даже изящные спецификации чудотворной технологии – именно она дает возможность поцеловать Солнце и не сгореть – а также полосовых фильтров, пропускающих те самые магнитные поля, но отсеивающих жару и радиацию. (Спецификации, кстати, патентованные, насколько вижу. Нам раскрывают секреты, чтобы успокоить, но сотрут их по пути домой.)
Чито ждет, пока каждый покажет ему большой палец.
– Хорошо. Ознакомьтесь с ними до погружения. Когда мы откроем ставни, ваши инлеи работать не будут. Сюда.
Пока мы идем по туннелю, наш вес увеличивается; сначала с десяток пилигримов плывут, потом подскакивают, а потом лишь качаются на нетвердых ногах. Жилые отсеки лагеря вырезаны где-то в двадцати метрах от дыры, так что тут примерно с четверть «же», когда картошка припаркована. Когда пойдем вниз, будет раза в два меньше, в зависимости от того, как сильно растянут массу.
В вестибюле нас встречает мозг в шаре: крохотное яркое ядро в сумеречном гроте. У него есть свое собственное небольшое гравитационное поле, оно замедляет нас, тянет к себе, пока мы идем мимо к своим койкам. Мы собираемся вокруг него, как свита из орбитальных спутников.
Вблизи я вижу, что это не настоящий мозг. Нет полушарий, выраженных долей, древних лимбических подструктур, которые должны удерживать его на месте. Лишь морщинистый сгусток нейронов, сияющий изнутри: волны мыслей зримо прокатываются по нему благодаря какому-то флуоресцентному протеину, подклеенному в систему ради безвкусных спецэффектов.
У этого маленького отродья сверкает табличка: «Свободная воля. Единственный известный пример».
– Кроме нас, счастливчиков. Если, конечно, мы получим то, за что заплатили.
На сантиметр короче меня; коренастая, налысо бритая, альбинонордический тип.
– Агни Фальк, – говорит она, пингуя мне визитку: младший вице-президент глубоководной шахты на хребте Фарадея. Жительница умирающего фронтира, она все еще возится на дне океана, хотя небо забито астероидами и драгоценными металлами.
– Сандей, – я держу свои параметры и фамилию при себе. Я, конечно, не знаменитость. Возможно, моя судьба – отправиться в полет к границам вселенной, но в проекте пятьдесят тысяч человек, так что наша известность несколько размыта. И все равно, запустить поиск по имени можно за долю секунды, а мне не особо хочется отвечать на бесконечный поток вопросов о том, как это – расти спорой.
– Рада познакомиться, – говорит Фальк, протягивая руку. Чуть поколебавшись, я беру ее ладонь в свою. Она отводит глаза буквально на секунду, смотрит вниз, на наши ладони, замечает мой шрам, выглядывающий из-под рукава, но улыбается по-прежнему.
У сморщенного грейпфрута в ее черепе столько связей: со звуком, прикосновениями, проприоцепцией. Больше двух миллионов каналов только от одних глаз. Не как у этого сгустка в аквариуме. Он глухой, немой и слепой, никаких трубок, если не считать те, что переносят отходы и питательные вещества. Это просто масса нейронов, пара миллиардов мясных переключателей, зависших в стазисе, пока какой-нибудь внешний стимул не заставит их работать.
Я никакого стимула не вижу, подать сигнал на эту проводку невозможно. Но почему-то она активна. Сияние, переливающееся на поверхности, говорит о плененной внутри душе.
Ее нейроны искрятся, хотя в них никто не тыкает. Ты же их хотел увидеть, Кай. Вот они.
Фальк тоже смотрит на мозг:
– Интересно, как оно работает?
– Из-за новизны, – говорит пилигрим, стоящий в тени с другой стороны шара, индиец, судя по голосу. – Так мне рассказывали, по крайней мере. Особая комбинация квантовых полей, ничего подобного раньше вообще не существовало, и потому вселенная не может об этом вспомнить, ей приходится… импровизировать.
– Да это просто разводка, – отвечает какой-то скептик слева. – Могу поспорить, они запустили эту штуку перед нашим приходом. И со временем она отключится.
– Мы все со временем отключимся.
– Квантовые эффекты…
– Эфаптическая передача или вроде того.
– Но что оно делает? – спрашивает кто-то, и все сразу замолкают. – В смысле, это же свобода воли, так? Свобода воли делать что? Оно ничего не чувствует. Не может двигаться. Не знаю, эта штука больше походит на какой-то разумный йогурт или типа того.
Все смотрят на Чито.
– Не в этом смысл, – не сразу говорит тот. – А в демонстрации принципа.
Я снова перевожу взгляд на шар, на интерференционные узоры, извивающиеся на мясе. Странно, но в загруженном архиве эту штуку не показали. Может, компания подумала, что немного тайны нам не помешает.
В наши дни с тайнами напряженка.
КОД ИНТ.: DC25-2121:11:03-1820
СУТЬ ИНЦИДЕНТА: аутодеструктивное поведение
СУБЪЕКТ: С. Азмундин, кор. «Эриофора», Ж, возраст: 16 (хрон), 23 (разв)
ИНТЕРВЬЮЕР: М. Савада, ОПЭ
НАБЛ/БИОТЕЛ: ACD-005-F11
ПСИХОКОММЕНТАРИЙ: ACD-005-C21
М. Савада: Сейчас ты чувствуешь себя лучше?