Революция

Доннелли Дженнифер

Я смотрю на часы. Почти десять.

— Ты где? — спрашиваю я.

— Лежу на своей кровати.

— Ну вот, а я не даю тебе спать… Прости, я…

— Нет-нет. Давай дальше, — говорит он.

— В смысле?

— Спой еще. Мне жутко нравится твой голос. И твои песни. Они крутые. Куда лучше, чем этот Барни. Они меня убаюкивают.

— Вот это успех! Так и напишу на своем первом альбоме: «Круче, чем Барни! Вас сморит сон!» — шучу я. Виржиль в ответ смеется. Потом повторяет:

— Ну давай, пой.

Петь по телефону. Какая странная идея. Мне немного не по себе, но пусть. Я пою «Стальной обруч». Это песня для мамы. Правда, она ее ни разу не слышала. Ее никто не слышал, даже

Натан. Я добавила ее в «Гипсовый замок» уже после того, как Натан вернул мне диск.

Угля и железа достану Огонь загудит в трубе Я выкую обруч из стали Обруч стальной тебе Я соберу обломки Твоих распавшихся дней Сплавлю их воедино Ты сразу станешь сильней Но нету меня железа И нет у меня огня Твое разбитое сердце Мне обручем не обнять Я жар утолю прохладой Я боль отведу рукой Ты позабудешь утрату Ты обретешь покой Яркую сталь расплавлю Крепко ее закалю Ошибки свои исправлю Скажу, как тебя люблю Но нету меня железа И нет у меня огня Твое разбитое сердце Мне обручем бы обнять Мне обручем бы обнять [35] .

35

Перевод Ю. Мачкасова.

Я допеваю. Мои глаза закрыты. Мне страшно. Я боюсь того, что чувствую. И того, что он сейчас думает. Вдруг ему не понравилась песня? Вдруг у меня дурацкий голос?.. Я жду его реакции, любой, какой угодно, и ненавижу себя за то, что мне почему-то вдруг стало так важно его мнение.

Но он молчит.

— Виржиль, — зову я. — Виржиль, ты там?

Я прижимаю телефон к уху — может, связь оборвалась? — но тут слышу его дыхание. Он спит.

Не знаю, как к этому отнестись. Расстроиться? Разозлиться.-? Все-таки я только что спела ему дико важную для меня вещь, а он взял и заснул.

Видимо, надо нажать отбой, но звук его дыхания, такого ровного и спокойного, не дает мне пошевелиться. Я закрываю глаза и слушаю, хотя не уверена, что это прилично. И вдруг понимаю, что не злюсь на него. Хуже того — если бы он попросил, я пела бы ему целый день.

Я слушаю его дыхание и пытаюсь представить, как он выглядит сейчас. В одной руке трубка, а другая, наверное, лежит на груди. Лицо безмятежно и неподвижно. Мне хочется коснуться его щеки, провести пальцами по его губам.

Оказывается, слушать, как человек спит, может быть гораздо интимнее, чем спать с ним.

Я слушаю еще несколько минут, потом шепчу:

— Спи сладко, Виржиль.

28

Поначалу я растерялась и не могла понять, что от меня требуется. Но теперь наконец-то разобралась.

Моя задача здесь, в библиотеке Абеляр, — получить информацию. А задача Ива Боннара — мне помешать. Ив Боннар — старший архивариус,

великий и ужасный, он же Главный инквизитор, он же Антихрист.

— Ваше имя? — спросил Ив Боннар, занеся ручку над моей карточкой.

— Артур, король бриттов! — ответила я. Мне казалось, что это смешно. Думала, он улыбнется и смягчится. А может, даже подыграет мне и спросит, в духе «монти пайтонов» [36] : «Какова скорость полета порожней ласточки?»

Но увы. Ив Боннар не умеет улыбаться. Ему было не смешно. И он вовсе не собирался смягчаться.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Святой Грааль!

Почему-то я всегда юродствую перед людьми, наделенными властью.

— Что ж, — ответил он и вернул мне мой запрос. — Заполняйте карточку как следует.

36

«Монти Пайтон» — английская комик-группа, известная своим абсурдистским юмором.

Я пыталась протестовать:

— Но я уже два раза ее заполняла!

— Возможно, на третий вам удастся сделать это без ошибок, — процедил Ив Боннар. — На стене над картотекой есть подробная инструкция по заполнению запроса.

— Спасибо, я в курсе. Я читала ее раз десять, — огрызнулась я, но он уже отвернулся к следующему посетителю.

Я полчаса стояла в этой очереди, чтобы подать запрос и посмотреть, как Ив Боннар отправит его по пневмопочте в недра архива, где кротоподобные служащие в синих халатах отыщут все, что я заказала, и привезут сюда на железных тележках. Теперь, судя по длине очереди, придется ждать еще полчаса.

Ив Боннар меня страшно бесит. Я пришла сюда в одиннадцать, и он заставил меня два часа носиться по Парижу, потому что доступ к архивным материалам запрещен без пропуска в архив, а пропуск в архив не выдают без официального удостоверения личности. Я показала ему свой читательский из бруклинской библиотеки — не прокатило. Пришлось возвращаться к Джи за паспортом, потом обратно в архив, потом снова в город — искать, где сфотографироваться, потому что без фото пропуск недействителен. Когда я в очередной раз вернулась в архив, он закрылся на обед. Ну еще бы. А чего я ждала? Это же Франция. В священный час обеда вся страна перестает функционировать. Пришлось убивать время в ближайшем кафе. После обеда Ив Боннар учинил мне допрос о моем выпускном проекте, заставил заполнить еще три анкеты и наконец выдал пропуск.

И это было только начало.

Потом мне пришлось ждать в очереди к другой стойке, чтобы зарезервировать место в читальном зале. После этого меня допустили к картотеке. Да, здесь все еще пользуются бумажной картотекой, будто на дворе дремучее Средневековье. В карточке Малербо значилось, что в архиве хранятся его рукописные ноты, личная переписка, документы, завещание и свидетельство о смерти. Я вернулась к стойке Ива Боннара, чтобы попросить ноты, но получила отказ, потому что нельзя, видите ли, просто взять и попросить что вздумается. Нужно для начала оформить запрос. И я оформила. Но допустила какую-то ошибку. И в первый, и во второй раз, как только что выяснилось.

И вот я плетусь назад к картотеке. В соседней секции роется какой-то дядька профессорского вида. Я прошу его взглянуть на мою карточку и объяснить, где ошибка. Он смотрит и говорит, что я указала секцию и отдел в обратном порядке и что имя и фамилия должны помещаться в отведенное для них поле, а не выходить за его границы.

— Вы шутите?

Дядька качает головой.

— Мы его между собой называем Цербером, — отвечает он шепотом.

— Мне на ум приходят еще менее лестные эпитеты.