Рэя
Шрифт:
– На эту тему много статей…
– Брось ты свои отчёты читать! – прервала его.
– Что Вы хотите от меня услышать?
– Хочу твоего мнения: почему за триста лет не случилось ни одной глобальной войны?
– Этому есть несколько объяснений… – сказал голос и на минуту замолчал.
Пока он думал, она успела много всяких мыслей в голове прокрутить, попытаться отгадать, какой даст ответ электронное существо, наделённое интеллектом. Но, больше склонялась к тому, что снова поднимет архивы, научные статьи на данную тему, изучит незаурядный вопрос со всех сторон, построит график со всеми возможными вариантами ответов, вынеся за скобки для каждого – объяснение и суть ответа.
Но он сказал:
– Люди – животные. Их природа такова: независимо от того, какой у них уровень самосознания и интеллекта, критической самооценки… – каждый склонен к насилию. Если Вы не видите войны, это не значит, что люди изменились, стали другими, а то, что нашли способ применять насилие другу к другу на уровне личных конфликтов.
– Интересно… Почему так думаешь? – удивлённо спросила.
– Анализируя прошлое, можно с уверенностью сказать, что войны возникали по вине конкретных личностей. Как стайные животные, люди жили группками, общинами. Чем больше были такие общины, тем сильнее была энергия, тем страшнее и глобальнее были конфликты. Когда социум достиг очередной стадии эволюции, государства, как форма управления, стали распадаться, информационные технологии дали возможность каждому почувствовать, кто приятель, а кто враг. Когда у них общие ценности…
– Информационные войны?
– Да. Война, как и людской разум эволюционирует, и вышла из того состояния, когда бились за средства выживания. Ценности изменились, как изменились и методы. Война – обычное состояние общества. Если Вы её не видите, то это не значит, что она прекратилась. Двигатель эволюции.
– Ну, хорошо – ты говорил, про насилие… Получается, это у каждого в крови?
– Судя по истории – ДА.
– Но, я… Я же терпеть не могу насилие! – возмутилась она.
– Это не отменяет тот факт, что можете прибегнуть к этому, хоть раз в своей жизни.
– Ясно… Мы – животные. Инстинкты?
– Здесь много всего.
– А, что, если я жертва? Как мне избавиться от насилия? Я страдаю от этого и не могу…
– Я не помощник-психолог. Пожалуйста, выберите более корректный вопрос.
– Почему надо мной издевались? – снова приплела личностный мотив.
– Если жертва не сопротивляется – значит, что ей это нравится.
– НЕ ПРАВДА! – громко возразила, очень эмоционально.
– Ваше время истекает, – сказал помощник. – Вы задали некорректный вопрос.
– Ясно, Сайлас. Ты просто ещё один виртуальный человек-говорун.
– Приходите к нам ещё, – сказал голос и тусклые огни, по периметру зала, поочерёдно загорелись. Зажёгся выход: мягким неоновым светом нарисовалась рамочка двери.
Она вышла молча. Покинула зал, по пути вытаскивая ракушки из ушей, не много обидевшись на электронное существо, что выдало ей неожиданный ответ. Ушла, не попрощавшись, осознавая, что голос никогда не затаит злобу из-за такого поведения. Ей было простительно, она – человек, эмоциональное существо, у которого есть чувства. В отличие от него.
Она стояла на темной подвижной полоске, с достаточной шириной, чтобы два человека смогли разойтись, без конфликтов. Ела конфету, покручивала её внутри языком и смотрела то по сторонам, то на контрольную зелёную стрелочку, указывающая на сторону выхода к платформе. Застёгнута была на все замки: горло – спрятанное под кофтой, шапка – не абы как, а натянута полностью, лишь одной рукой поддерживала рюкзак, который так и норовил сползти со скользкого плеча.
Не зря она так оделась. Нараспашку ходить по подземным тоннелям, выводящие к платформе, не принесёт много удовольствия. Поезда здесь – скоростные, курсирующие по своему маршруту, в вакуумной трубе. Подход к ним всегда долгий, требующий много терпения и внимания: если заснёшь на ходу, то длинный язычок, как змейка, тебя скинет и понесёт не в том направлении, не на ту станцию, и тогда назад возврата нет.
Она стояла, по привычке шмыгая носом. Следила внимательно за развилками, что покажут таблоиды, и нехотя дотрагивалась до кнопок на голове станционного робота, убеждая в том, что не нуждается в его услугах. А дальше – ждала, когда выйдет в ещё один подземный мир, отдельный Район, где будет море лиц, океан звуков и шума, состоящий из радостных вскриков, непрерывного течения людских диалогов, разговоров и шуток.
Она решилась спуститься вниз и потратить ещё одну сотню за вход ради дела. Ей нужны девушки, мальчики, которые занимаются тем же, что и она, только в потоке людей. Она знает такие забавы, когда за деньги ходят в тесном потоке толпы, расстёгивают ширинки и исполняют прихоти тех, кто оплатил услугу удовлетворения на ходу. Они делают «это» друг другу. Ей захотелось побродить, понаблюдать за их работой, подслушать цены за услуги и попытаться, хоть как-то, понять, как можно и себе таким начать промышлять. Как лучше организовать, одной на улице, чтобы не платить дань или аренду за территорию. Ей важно то, как они выглядят, одеваются и что говорят; какие применяют приёмы, чтобы клиенты соглашались, верили им и охотно с деньгами расставались.
У неё есть талант копировать эмоции, собирать и откладывать себе в память, как шаблонные; умеет тихо и незаметно наблюдать. Знает, как притвориться тем, кто просто оказался рядом, случайно, и вообще не при делах.
Станция «Independent» – ворота в ещё один Район. Здесь – скопище развращённого населения подземного Города. Здесь, она знает: девушки ходят без трусов, с заклеенным влагалищем; бродят группками, со крытой камерой, садятся в вагоны и писают в штаны незаметно. Здесь можно потянуться за поручнем, в тесной толпе, а взяться за чей-то «шланг», торчащий из штанов. Можно принять «золотой» душ, выйти из вагона с мокрыми штанами и виновника не найти. А также – здесь ведутся скрытые съёмки фильмов для любителей шалостей в тесном потоке идущих лиц.
«Nuclear Neighbours» имел достаточно внушительную протяжённость: от западной ветки до восточной было около пятисот километров. Самый настоящий клубок, сплетённый из длинных ниточек-веток, берущие начало в Ядре. Ветки – как улицы, основным источником энергии и жизни которых были транспортные пути. Многоуровневые тоннели, по горизонтали соединяли станции, глубокие улочки которых расходились в разных горизонтальных направлениях, примыкали к соседним станциям, а дома на таких улочках местные резиденты называли «Столпами» – те же самые небоскрёбы, как волосы Земли, что тянулись к небесам. Но в этом месте не было ни первого, ни последнего этажа, так же, как и окон, и высота каждого оценивалась глубиной. В любом из таких функционировали вертикальные лифты, зайдя в который можно было перенестись из Верхнего Горизонта в Центральный, что являлся центром всего подземного муравейника, – Ядро, где сосредотачивалось наибольшее количество жителей. Источник энергии, который питал весь клубок.
Горизонтов всего было три: Верхний, Центральный и Глубинный.
Тысячи станций, на каждом из Горизонтов формировали микрорайоны, с разветвлением перекрёстных тоннелей местного значения, – как сети паутины, сплетали в единый клубок. А вся инфраструктура устроена так, что, попав на одну станцию, можно было переместиться в любое место муравейника, выбрав любое из двух направлений: горизонтальное, либо вертикальное.
Но три Горизонта, друг от друга, жили изолированно из-за специфической модели перемещения. В горизонтальной плоскости сделать целый круг, преодолеть полтысячи километров можно было легко: за пару часов, по скоростной линии. Но в вертикальной плоскости, со скоростью в десять метров в секунду, далеко не разгонишься, особенно, с глубиной каждого «столпа» всего в один километр, приходилось делать до пяти-шести пересадок за час.