Рейдовый батальон
Шрифт:
– Как? А ты как предлагаешь?
– Я предлагаю: все пороховые заряды высыпаем в эту кучу мин, цинки вскрываем и патроны рассыпаем туда же, подожжем, пусть стреляют. А снаряды, эрэсы, гранаты складываем в избушку, самую крепкую. Я их в ней и подорву, когда будем уходить. Пусть в космос летит!
– Давай, крот, действуй, руководи! – согласился ротный. Солдаты сложили все, что осталось, в кучу, снарядами нашпиговали самый крепкий дом, начали собираться отходить в горы.
Бойцы распотрошили ящики, тюки, коробки, набивая вещмешки чаем, сахаром, рисом и выбрасывая консервы с кашей.
– Степан!
– О, это такая изумительная вещь. Самый замечательный, настоящий! – ответил сержант.
Я зачерпнул горсть мелких темно-зеленых горошин величиной с черный перец.
– Эти шарики – чай?
– Чай! Потом сварим, увидите и попробуете.
Все, что не смогли нести, рассыпали и сожгли. Степан тщательно растоптал два мешка лекарств – этого всего не забрать, тяжело.
Рота двинулась в горы, а внизу остались лишь три сапера и Шипилов.
Вскоре взлетел на воздух дом со снарядами, затем загорелась куча с патронами и минами. Треск выстрелов, разрывы патронов и гранат раздавались часа полтора, пока мы шли на точку для ночевки. Саперы догнали роту на гребне холмов и разместились вместе с нами на ночь. Все вымотались за день, и солдаты с большим трудом смогли нести охранение.
Утром в роту пришла группа управления батальона, затем разведрота и командир полка со своей свитой.
Командир полка, толстый, как бегемот, ежеминутно вытирал пот со лба. Тяжело ему в сорок два года со своими ста десятью килограммами живого веса по горам ходить. Красный как помидор, с трясущимися от усталости мясистыми губами и щеками, он пыхтел как паровоз.
– Ваня! Кавун! Вода есть? – прошептал Филатов с громким присвистом.
Ротный протянул командиру фляжку, и подполковник опустошил ее в три приема. Литр за минуту!
– Ваня! Молодцы! Вся рота – молодцы. Тебе орден «За службу Родине», Шипилову – «Красную Звезду», офицерам и солдатам – медали. Всем! Такие результаты во всей армии никто не выдал. Молодцы!
И пошагал дальше, опустошив, между прочим, еще и мою фляжку, которую ротный ему щедро выделил. Сзади шел крепкий солдат с огромным мешком и двумя автоматами. Ординарец. Нам он осклабился улыбкой-гримасой и побрел за своим шефом.
– Не повезло солдату. Этот наш «боров» сам еле-еле идет, а если, не дай Бог, ранят, ни за что на руках с гор не вынести. Только вертолетом, – усмехнулся прапорщик Голубев. – Меня, худенького, эвакуировать будет гораздо легче, но я уверен: до этого не дойдет. Разве что бухого, как свинью, но в таком виде бываю только в полку.
Мимо проходили рота за ротой на новые задачи. Нас оставили на месте, а остальные весь день прочесывали ущелье. Но больше Шипилов почти ничего не нашел. Несколько десятков цинков с патронами, несколько эрэсов, еще миномет и мины к нему да несколько старых ружей.
Два дня рота «парилась» наверху, а батальон шарахался впустую по долине.
Мы сидели, лежали, спали, ели, пили. Все время пили замечательный чай. Чай, какого я в жизни никогда ранее не пробовал, больше не доводилось и впоследствии.
Шарики чая в кипятке раскрывались, как цветочки, и становились ароматными, душистыми. Чай был зеленым, я, правда, к такому чаю привык еще в Туркмении. Это было прекрасно!
Утром на третьи сутки двинулись в дорогу и мы.
Я поставил приемник на край дувала и пошел по улице. За спиной раздалась автоматная стрельба. Это Дубино пустил очередь в приемник.
– Зачем, сержант?
– Пусть не слушают «духовскую» пропаганду.
– Они дикари, но и ты далеко от них не ушел. С пальмы ты не спускался, потому что в Бульбении они не растут, но на елке или ты, или твои близкие предки жили совсем недавно.
– Предки – это хто?
– Ты все равно не поймешь. Не забивай голову. Иди дальше, сержант.
Минометчики поймали двух лошадей и погрузили на них минометы, хитрецы. Переход, судя по расстоянию на карте, предстоял долгий. По хребту вверх, затем спуск в ущелье, подъем еще на хребет, марш по гребню и вновь спуск уже в долину, и наконец, бросок к технике по пересохшему руслу реки. Идти километров пятнадцать. Хорошо хоть сухой паек съели, все легче.
Разведчики и управление полка двинулись в горы, наша рота опять шла в замыкании. Бойцы грелись у костра, в который бросали корзины, циновки. В нем горело что-то подозрительно знакомое. Я подошел поближе и увидел свой немецкий пуховый спальник. Ротный мне, как не ходившему раньше по горам, выделил «ординарца» из взвода (Корнилова) для заботы обо мне. О ротном заботился медик Степан. Вот этот «ординарец» и жег мой драгоценный спальник.
– Ты что делаешь, гад? – заорал я.
– Чтоб «духам» не достался. Я его выбросил, – глядя мне в глаза, ответил глупо ухмылявшийся солдат.
– А с чего он «духам» бы достался-то?
– Да у него же замок сломался, я вам новый трофейный взял. А этот белый – тяжелый, и спать в нем жарко. А зеленый – легкий, новый, – принялся нахваливать спальник «ординарец»-узбек.
– Вот черт! Ну подсунул второй взвод дегенерата! Легкий, новый! А зимой что я буду делать в этом легком поролоновом? Он белый, потому что зимний!
Солдат глуповато хмыкнул, закосил глазом в сторону и принялся бочком-бочком линять к костру. Спальник трещал и вонял гусиным пухом. Хорошо горел. Пропал алексеевский подарок. Вот черт! (Больше я себе никогда «ординарцев» не брал.)
Ротный направился ко мне, посмотрел в костер, заматерился, плюнул в огонь и, похлопав одобряюще по плечу, отошел в сторону, командуя:
– Подъем! Начать движение. Первый взвод идет первый, затем – ГПВ, второй и третий. Ник, берешь Дубино и Степана – и в замыкании. Не отставайте! За нами никого, и «духи» наверняка будут наблюдать за отходом. Вперед, не отставать!
Взводный Голубев, по примеру минометчиков, загрузил на другого коня станок от «Утеса» и АГС. Рота по узкой тропинке двигалась все выше и выше и достигла середины этого серпантина, вьющегося к вершине. В этот момент почти с самого гребня сорвалась лошадь с минометом, кувыркаясь и ударяясь о камни и уступы, затем полетела в пропасть.