Рейдовый батальон
Шрифт:
Бросок вперед на четвереньках, полуползком – и мы на вершине. Там никого. Бинты, кровь, патроны, упаковки лекарств, стреляные гильзы. Никого! Ушли. Только сквозь пелену дождя в мутном мареве слышен топот убегающих врагов. «Духи» бегут!
Очередь, очередь, очередь, еще, еще, еще… в темноту. Гады! Сволочи!!!
Я схватил пулемет у Зибоева и с криком «А-а-а» расстрелял половину ленты вниз в сумерки. Потом выпустил ракету в воздух, чтоб свои случайно не накрыли по ошибке.
Вертолет уже приземлился на площадке, солдаты быстро грузили раненых.
Сержант Карабод и второй солдат бросились обратно к командиру, осторожно положили его на плащ-палатку и с помощью наших бойцов понесли быстрее к вертушке.
Эх, не успели! Не успели… Еще на полпути к площадке вертолет взлетел и, раскачиваясь, удалился в надвигающиеся тучи. Быстро смеркалось.
Вдруг кто-то вылез из ущелья и закричал:
– Нэ стреляйте, я свой.
– Ползи сюда! – подозвал ротный. – Кто такой? Что за свой?
– Я из восемьдесят первого. Меня ранило, командиры! Гогия моя фамилия.
– Степан! – окликнул ротный санинструктора. – Осмотри и перевяжи!
Мы присели возле охающего солдата, который поведал жуткую и невероятную историю.
Он и еще один солдат несли раненого по склону с левой стороны. По ним ударили из автоматов и гранатомета. Напарника – наповал, раненый получил еще несколько пуль и привалил грузина своим телом. Гогию тоже ранило. «Духи» подошли, взяли автоматы, полоснули очередями по лежащим, но все пули принял мертвый солдат, которого тащили. От страха Гогия обоссался, но молчал. Ногой кто-то пнул его в бок, вырвал автомат. Тут мы сверху кинули гранаты, начали стрелять, «духи» убежали. Со всех сторон грохот, голову не поднять, да еще придавило телом. От страха вырубился.
– Товарищ капитан! Что-то раны найти не могу, весь в крови, но вроде в чужой!
– Смотри хорошо, может, внутреннее кровоизлияние?
– А, вот царапин несколько. Где болит?
– Нога, пятка болыт! – ответил гортанным голосом раненый.
– Да там осколок торчит большой в подошве ботинка, сейчас сниму. Во! Осколок ботинок пробил и в пятку попал, но только рассек кожу, кровь уже засохла! Грузин, ты шо, это усе? Чи ни? Все ранение?
– Нога болна!
– Нога! Болна! Как тресну по башке, чурка. Болна!
– Я не чурка, я грузин.
– Вставай, нечего ползать! – зло заорал санинструктор.
– Товарищ капитан, да его пару раз поцарапало! Обосрался просто!
– Воняет?
– Да нет, я в переносном смысле. Трус он!
– Ну, трус не трус, а повезло, могли и яйца отрезать.
– Валяй бегом к сержанту Карабоду и помогай своим. Где убитые лежат, видишь, Степан? Надо их выносить.
Уже в темноте подняли обоих мертвых солдат из ущелья, собрали вещи, оружие, понаставили растяжек и вернулись к себе на точку. Карабод и его три солдата стояли над командиром, натянув палатку, защищая его от хлынувшего вдруг ливня.
– Да, жаль, не успели к вертолету. Как мы раньше не заметили, что он живой?
– Иван, ведь с такой раной, по-моему, ничем не помочь. Что увезешь, что не увезешь.
– Ника, когда получишь пулю в лоб, не дай Бог, конечно, и будешь валяться в грязи, тогда посмотрим, что ты скажешь!
– Ворон! Каркаешь!
– Ну а ты тоже брякнул! Надеяться нужно до последнего. Наш закон – раненых и убитых не бросать! У «духов» такой обычай, кстати, тоже. А раненого любого, даже безнадежного, надо спасать, чудеса бывают всякие.
Итог боя был трагический: из разбитой роты шесть убитых и шесть раненых, да оцарапанный Гогия, но он не в счет.
Всю ночь по очереди с нашими четырьмя солдатами эти бойцы стояли над старшим лейтенантом. На рассвете прилетел вертолет и всех их увез. Старший лейтенант скончался через три дня в госпитале. А вдруг выжил бы, если б сразу вывезли. Вот так-то… Прав ротный… Стало пять раненых, не считая Гогии, и семь убитых. У нас в роте потерь не было, нет даже раненых. На утро ротный с грустью мне сказал:
– Запомни! Чаще всего убивают в первых рейдах и последних. Никогда не откладывай отпуск и особенно берегись после отпуска!
– Это ты к чему?
– Железобетонные, проверенные кровью и смертью приметы! Старлей в отпуск должен был ехать, дочка родилась. Бойцы сказали: уговорил его командир роты отпуск перенести. У человека уже мозги на дом переключились, а его в рейд! Это из области психологии. Бдительность потерял, концентрацию. Расслабился. – Иван принялся жевать сухарь, глядя вдаль.
– А чего ты так задумчиво на меня смотришь? – удивился я.
– Да у меня этот рейд последний, тьфу, тьфу, крайний, надеюсь, – вздохнул Иван.
– Кстати, Ваня! Я спал ночью в свободные от проверки постов часы вполне спокойно, кошмары не мучили. Переживания нахлынули, когда под утро пришла очередь бодрствовать.
– Сволочь ты равнодушная, – вздохнул ротный.
Вчерашний бой я видел снова и снова, как в кино.
Убитые наши, подстреленные душманы, раненый офицер, кровь, пули, взрывы, едкий страх перед надвигающейся со всех сторон смертью, четыре часа непрерывной перестрелки.
Война перестала быть прогулкой, альпинизмом, туризмом, приключением, она стала жестокой реальностью. Ко мне прикоснулась война и обдала своим смердящим, трупным дыханием.
Наступило утро – и новая задача. Вертолеты перебросили батальон через два глубоких ущелья. Эта горная гряда уходила к заснеженным вершинам. Наш маршрут к ним. Задача – пройти над кишлаком до самого начала речушки, протекающей от заснеженных скал. Патроны, гранаты, выстрелы к гранатомету, «мухи» нам забросили на площадку вертолетом. Свои все кончились вчера. Обвязавшись лентами от «Утеса» и АГС, солдаты стали похожи на матросов-анархистов.