Рейтинг темного божества
Шрифт:
— А тебе как дежурный сказал — два убийства? — хмуро спросил Колосов после паузы, в течение которой они шли к роще.
— Ага, — Катя кивнула, — домой мне позвонили в полвосьмого — дежурный, а потом наш начальник — никогда такого аврала не было. Сказали, два убийства — групповое в бане и какое-то при невыясненных обстоятельствах на территории этого самого заповедника Мамоново. Мы с оператором подумали сгоряча: может, лесник или инспектор от рук браконьеров пострадал — ну, раз в заповеднике… Никита, а куда мы идем, что там, за теми деревьями?
— Я же сказал — кладбище, труп там.
— Кладбище? — Катя остановилась. — Вот так место. Смотри, сколько тут сирени. Почему-то именно на кладбищах сирень самая красивая и
— Погоди-ка. — Колосов тоже остановился. Потом прошел по дороге несколько шагов назад. — Черт, тут, кажется, до нас кто-то успел побывать. Следы автомобильного протектора, и свежие совсем. — Он оглянулся, жестом подзывая отставшего от них эксперта-криминалиста, отягощенного спецчемоданом. — Так, судя по следам, тут проезжал внедорожник. Ну-ка, подожди… Направление движения… — Он присел, трогая след протектора. — Давность точно небольшая. Дождь вот только ночью прошел, но след здесь, по крайней мере, довольно четкий. Дальше что? А вот дальше глина, черт… глину развезло… Ну дороги наши, мать их… Так откуда же он тут взялся, этот внедорожник? Не по склону же спустился? В принципе мог и по склону. Ну-ка стой тут, а я вернусь назад, вон там, левее.
Катя осталась внизу, а Колосов вместе с подоспевшим экспертом снова взобрались на холм. Катя наблюдала за ними — маленькие фигурки на холме, человеч-ки — чего-то там возятся, копошатся, исследуют, смотрят. Следы протектора… Следы вроде и правда ночные. А чтобы ночью съехать сюда вниз с шоссе, надо быть либо отчаянно-смелым, либо вдрызг пьяным. Тут и фонарей-то нет ни одного, а спуск вон какой крутой. Она подошла к кустам — а тут вот сирень цветет, буйная, махровая. Кладбищенская сирень. А вроде ничто не указывает на то, что здесь, за этими сиреневыми кустами, в роще располагается кладбище. К кладбищу должна вести дорога, утоптанная бесчисленными поколениями торная тропа, а тут… Внезапно что-то привлекло ее внимание: ветка сломана, и вон еще одна, и вон там. Катя шагнула в кусты. Они были помяты, складывалось впечатление, что сквозь эту зеленую чащу кто-то прокладывал себе путь. Катя углубилась в заросли — она сразу же забыла о данном обещании не забегать вперед. Вытащила из чехла цифровую камеру. «Так, сейчас мы вас проверим, сейчас мы вас сравним, сейчас мы вас проверим…» Какие-то назойливые кусачие мошки, потревоженные вторжением, заплясали у самых ее глаз. Катя мотнула головой, отгоняя их, и едва обо что-то не споткнулась. Наклонилась — это что еще за штука тут валяется? Подняла с мокрой земли короткий металлический лом — именно так ей в тот миг показалось, — довольно увесистый, испачканный глиной. Она взвесила его на руке, огляделась — ее со всех сторон окружали густые кусты, стена зарослей словно сомкнулась, не пропуская в свою душную влажную сердцевину посторонние звуки. Но справа в гуще зелени снова бросились в глаза сломанные ветки. Катя шагнула в этот пролом и…
— Никита! — Она не удержалась от крика, да что там от крика — от отчаянного, почти заячьего вопля, увидев это. — Никита, скорее сюда!
— Чего вы орете как ненормальная? — послышался из кустов в двух шагах хриплый простуженный юношеский басок. — С главка, что ли? Эксперт или следователь? — Обладатель баска — высокий, худой, как журавль, юный сержант ППС в армейской плащ-палатке вышел на открытое место. — Что, до печенок проняла картинка? То-то. А я один тут уже полтора часа — участковый меня оставил место происшествия до приезда опергруппы охранять. А сам очевидцев ищет, свидетелей. Какие свидетели на кладбище ночью? Да не дрейфь ты, успокойся, дыши глубже. Он же мертвяк мертвяком… Крови, конечно, многовато. — Сержант вздохнул. — Эй, да ты одна тут, что ли? Ну-ка покажь документы, может, ты приблудная какая? Так посторонних я сюда пропускать не имею права.
— Я из пресс-службы главка. Вот мое удостоверение. — Катя сунула ему под нос корочку. — Я не одна гут, просто они там, на
— Мертвец-то? Да нет, таких я тут точно в окрестностях не встречал. Залетный. Так там ведь и тачка его на дороге брошена.
— Машина? На дороге? Где? Мы ехали сейчас и никакого транспорта припаркованного не видели. А какая машина — внедорожник, да? Там след с холма вниз как раз внедорожника и…
— «Фолькс» там подержанный, «Фольксваген» стоит во-он там. — Сержант махнул куда-то в сторону, совершенно противоположную и холму, и шоссе. — Там, у водокачки нашей бывшей.
— Вы тело уже осмотрели, документы нашли? С чего вы решили, что это его машина?
— Ничего я один тут не осматривал. Права не имею, поставлен только охранять. И документов не видел.А что это его машина, что ж… Таких «фольксов» у нас, в нашей деревне, точно нет. И потом, брошен он — на сигнализацию не поставлен, не заперт, багажник и тот открыт настежь — его дождем весь залило. А канистры-то в багажнике как раз и нет.
— Какой канистры? Я что-то вас не понимаю.
— А вон канистра-то пятилитровая, во-он бок ее в траве белеет. Бензин там по земле растекся, так что вы там смотрите осторожнее.
— Почему бензин? Какой еще бензин?
— Какой бензин? Обыкновенный бензин. Сжечь он что-то тут собирался — вот какой бензин, — сержант мрачно сплюнул, — сжечь, к свиньям. Только сжечь-то и не успел, зарезали его.
Затрещали кусты, и точно по волшебству, как из рога изобилия, на место происшествия посыпался десант: Колосов, эксперт-криминалист, сыщики местного отделения милиции, последним прибыл участковый с понятыми — ветхими деревенскими бабками из поселка Мебельный, умиравшими от любопытства и страха.
Но Катино внимание целиком приковывало к себе это… То, что пять минут назад заставило ее так позорно и так непрофессионально вскрикнуть и попятиться.
В кустах сирени на вытоптанной, судя по всему в жестокой драке, площадке среди сломанных веток и листвы, обильно забрызганных кровью, лежал молодой мужчина. Худое загорелое лицо его было искажено гримасой боли, все тело как-то скрючено, сведено судорогой, руки прижаты к животу, из которого торчала… Нет, Катя не могла на это смотреть, отводила глаза. Это было что-то дикое и нереальное — словно какой-то посторонний нарост на истерзанном теле. Это была рукоятка охотничьего ножа, вонзенного в человеческую плоть на всю длину лезвия. Ощущение было такое, словно этот нож пригвоздил, пришпилил несчастного к земле, к этим поломанным кустам, к корням. Труп, залитый кровью, измазанный глиной, был щедро усыпан опавшими цветками сирени — точно фиолетовым снегом.
Катя почувствовала, что, если она сейчас же, сию минуту не отвлечется от этого пустого обывательского созерцания, ее непременно вырвет. Через силу, но надо включиться в работу — снимать этой вот цифровой камерой, зажатой во взмокшей ладони, надо тормошить, расспрашивать эксперта, надоедать своими «что» и «почему» Колосову, оперативникам — одним словом, делать что-то, а не просто видеть это — нож, торчащий из человеческого тела, само это бедное тело, скрюченное жгутом боли вокруг этого жуткого ножа.
Осмотр места длился более трех часов. Прибыл кинолог с собакой, Колосов вместе с ним и опергруппой снова прошел весь путь от шоссе к месту убийства, а также к дороге, где был обнаружен брошенный на произвол судьбы «Фольксваген». В машине нашлись документы — техпаспорт и водительское удостоверение на имя Алексея Неверовского.
— Личность установлена, и на том пока спасибо, — хмуро сказал Колосов после осмотра. — Москвич, проживает на Ленинском проспекте, машина вон почти новая — а он бросил ее прямо на дороге, багажник даже не закрыл — так торопился смерть свою, что ли, тут встретить?