Режим бесконечной функциональности
Шрифт:
«Часовой» дотронулся до его рукава и указал в сторону дороги.
– На полигон?
Тот кивнул.
Павел последний раз посмотрел в сторону леса, обогнул кадета и двинулся по узкой тропе. Выйдя на основную дорогу, он перешёл на бег.
За три дня, с момента прибытия на Базу, он разговаривал лишь несколько раз, задавая уточняющие вопросы. Отвечали ему жестами или по стапу, а «комод» показательно кривился, когда Павел, ориентируясь на других, всё выполнял с задержкой.
Он занимал чужое место. Какого-нибудь юнца после Академии, что отлично вжился бы в коллектив «немых» военных с картами внутри. А то, что его засунули в такое отделение, можно было объяснить одной из трех причин. Первая – всеобщая халатность. Вторая – отсутствие реальных боевых действий. Третья – направление дознавателя.
Возможно ли, что «безопасник», не удовлетворенный его ответами и подозревающий в утаивании информации, определил его туда, где от него было бы меньше вреда? Вполне. А будь Павел на его месте, то вообще бы поставил к смертникам.
Когда он добежал до полигона, то принялся выискивать своего сержанта. Тот стоял отдельно от других, смотря, как группа курсантов проходит городскую полосу.
Он приблизился, отчитался и замер, ожидая приказа. Сержант посмотрел на него абсолютно пустыми глазами, словно не зная, что делать дальше, а потом неопределенно махнул рукой и отвернулся.
Павел отошёл, надеясь, что в скором времени заприметит кого-нибудь из отделения, обогнул полигон и примостился рядом с насыпью, недалеко от выхода. Сбросил мешок и сел, смотря, как парни и девушки проходят препятствия.
Хотелось есть.
Через двадцать минут он заметил Киру. Та шла по краю полигона в другую сторону, не оглядываясь по сторонам.
За три дня они говорили только по ситайпу, и Кира не извинилась за свои слова, сделав вид, что ничего не было. Он тоже не собирался напоминать, иначе разговор обязательно коснулся бы робота.
Когда девушка отвернулась от своего командира, Павел крикнул, зовя ее.
Кира обернулась и пошла в его сторону, на ходу стягивая мешок. Половина её лица, как и руки по локоть, была в грязи.
– Привет, – сказала она, садясь рядом с ним на песок, – долго ждешь?
– Порядком, – ответил он. – Завалилась?
Кира выразительно посмотрела на него:
– Издеваешься? Да Мязинцев бы со смеху умер, если бы такое увидел.
Павел криво улыбнулся, а она принялась счищать засохшую грязь с рук.
– Ощущение, будто я снова в Академии. Холт на пальцах объяснял, как бесшумно двигаться по лесу, а сегодня на задание выделил четыре часа. – Она повернулась к нему: – Ты вообще где-нибудь видел, чтобы на пару километров земли и часового было почти четыре часа? Таких нормативов не бывает. За это время я могу перебить всю вражескую группу и выложить из них дорогу, даже при отсутствии леса и травы по колено.
– Очень сомневаюсь, – сказал он.
Кира покачала головой.
– Не вовремя мы прилетели, у меня всё расписание забито «полёвкой». Я вчера полдня пыталась разговорить какого-то парня, но он только жестами и объяснялся. Как можно всё время молчать?
– Ты слишком нервная, – заметил он.
– Я не нервная, я злая, – она с остервенением потерла руки, – и уверена, что все из моей группы будут ждать сумерек. И пока они не закончат, на Базу мы не вернёмся. Это время я могла бы провести с гораздо большей пользой, Мэтт вчера…
Кира осеклась и на несколько секунд замолчала.
– Удивительно, как мало тебе нужно для спокойствия, – с едва заметной иронией произнёс он, искоса взглянув на неё.
Девушка сделала вид, что вычищает грязь из-под ногтей.
– Представь, что ничего не слышал.
– Неужели? Надеюсь, тебе не нужно напоминать…
– Не нужно, – перебила она. – А если хочешь поругаться, выбери для этого другой объект.
Они замолчали. Павел снова перевёл взгляд на полигон, чувствуя нарастающее недовольство.
– Кстати, я Ральфу звонила, – сказала она и потерла лицо.
– И?
– Он уже на Мимасе. Говорит, в патруль поставили, поэтому ночами не скучает. На Юпитере новое вино синтезировали, и теперь водители не просыхают. Транзит страшный, и всё мимо них, аварии одна за одной. Ночью в силовое поле влетел дальняк на полной скорости, водитель сгорел живьём, представляешь?
Павел промолчал.
– К Мязинцеву обращались за нашими характеристиками, Ральф сказал, они два дня сочиняли хвалебный отзыв, а потом заставили юнцов писать… страшно представить, что получилось, – Кира невесело хохотнула. – Он в очередной раз написал нам письма, обещал в красках рассказать про новые системы контроля на дальняках, недели через три получим.
Павел поморщился. Кира через пару недель будет биться в истерике, а письмо, которое получит, будет письмом мертвеца.
Он посоветовал другу не лететь с ними, остаться на Е-95 или вернуться на Мимас. Он долго говорил: про вероятность и будущее, про осторожность и судьбу, про то, что они будут дружить, несмотря на расстояние, и через год встретятся вновь. Говорил – и сам не верил в свои слова. Ральф кивал и соглашался, отводя глаза.
Он никому не солгал. Он умолчал о том, что Ральфу уже поздно менять место – тот умрёт в любой дислокации. Павел сделал это из лучших побуждений, пусть и прежде всего для себя самого. Никто не может гарантировать, что, умирая, он не прихватит и его с собой.
– … спрашивал про Базу, но я не ответила. Пусть нам и не дали заполнить форму о неразглашении, но я не хочу, чтобы однажды в мою дверь постучали «безопасники». – Кира наконец очистила лицо и повернулась.
– А я был уверен, что тебе безразлично, прослушивают нас или нет, – заметил он.
– Мне небезразлично, но я не страдаю паранойей, как ты. Грязь осталась?
Павел посмотрел на неё.
– Не осталась, и это не паранойя. Это осторожность, которую должны были вдолбить в твою голову за десять лет Академии.
– Осторожность не спасёт тебя от шальной пули.
– Ещё как спасёт, если не будешь выглядывать из окопа.
Они почти синхронно усмехнулись.
Павел заметил, что несколько курсантов смотрели в их сторону, и уставился на них в ответ. Двое повернулись обратно, но один продолжал наблюдать. Они с Кирой привлекали внимание, сидя вдвоём на насыпи под лучами заходящего Норио.