Режим бога (Последний шаг)
Шрифт:
— Меня пугает, что тебе не становится лучше. Гинни говорит…
— Мам, избавь меня хотя бы здесь от нужды выслушивать о Гиене! — у него даже скулы свело мучительной болью, как если съесть что-то чрезвычайно кислое. — Я не пойму, как она стала нашей соседкой? Где были ваши глаза?
Госпожа Сотис вздохнула:
— Это было уже так давно! Мы с твоим отцом были еще такими молодыми… И вот у нас появилась возможность обзавестись своим собственным углом. Конечно, мы бросились искать жилье, ведь всего через полтора месяца у нас родился ты. Помню эту страшную жару… Я едва переставляла ноги — вот такие, представляешь! — она показала, какими распухшими были ее ноги тогда. — Здесь как будто аквариум с водой, на спине — мешок с цементом, не меньше! Каракатица, иначе и не скажешь. И вот я вижу наш будущий дом. Такой милый, я сразу в него влюбилась, но Эрхо не понравилось, что он на двух хозяев. А иначе нам не хватило бы денег! «Всё, — говорю, — Эрхо, мы пришли!» Тут выскочила Гинни, усадила меня, напоила водой, все показала и рассказала. Я не понимаю, за что вы все ее так невзлюбили… Мы с нею подружились с первого слова. Но твой отец не хотел оставаться: то одно не нравилось ему, то другое — ты ведь сам помнишь, каким он бывал, когда что-то происходило не по-его…
— И он был прав… — проворчал Ноиро.
— А может быть, ты?
— Я?! При чем здесь я?
— Твой отец уже категорически хотел сказать «нет», и я сдалась. Но ты вдруг заметался — и ка-а-ак пнешь меня ножкой сбоку! Вот мы и решили, что это твоя воля, знак — остаться. И сказали «да».
— И только?! — журналист расхохотался. — А может, это я хотел сказать: «Сматываемся отсюда побыстрее»?
— Что теперь говорить. Что случилось, того уже не изменишь.
Ноиро угрюмо кивнул. Госпожа Сотис привстала и выглянула в окно, пытаясь хоть немного разобрать, что делается снаружи.
— Так долго стоим… — сказала она. — Ничего не видно, темно… Даже не знаю, какая это станция.
— Сейчас узнаю.
— Нет! — почти вскрикнула она. — Не надо!
И тут, словно кто-то услышал их, электричка тронулась. Госпожу Сотис едва не сбросило на приборную панель.
— Святой Доэтерий! — выдохнула она. — По-моему, там что-то случилось.
Скорость нарастала. В кабине машиниста все гремело и скрипело.
— Я посмотрю, — не вытерпел Ноиро.
— Только не высовывайся сильно!
— Угу.
Журналист с трудом вытолкнул забитую дверцу и попытался заглянуть вперед по ходу движения. Состав поворачивал, по большой дуге огибая глубокий овраг, и Ноиро сумел разглядеть, что происходит в ближайших вагонах. Хотя правильнее было бы сказать, чего там не происходит. В них не было ни одного пассажира, а свет горел ярко, делая внутренность вагонов отлично видимой снаружи. А ведь они с мамой и их знакомым железнодорожником собственными глазами видели, как набивались в поезд люди перед отправкой из Кийара!
— Там пустые вагоны, — возвращаясь в кабину электровоза, сказал журналист матери. — Никого нет.
— Пустые?!
— Да. Поезд болтает. Кажется, это из-за того, что он идет под уклон. Такое впечатление, что в головном электровозе нет машиниста, который включил бы тормоза…
Госпожа Сотис тоже выглянула и ужаснулась:
— Что это значит?
— Похоже, на последней станции сошли все, кроме нас. А поезд почему-то отправили дальше…
— Но как?! Ведь машинист знал, что мы тут! Это вообще другая дорога, Ноиро. Я не помню, чтобы наша электричка в Тайбис когда-нибудь проезжала эти места…
Страшной мыслью осенило его сознание: их пустили под откос. Зачем? Почему? Неважно. Важно только спастись.
Ноиро подскочил, схватил вещи матери и выбросил их из поезда.
— Что ты делаешь?! — в отчаянии крикнула она.
— Нам надо прыгать, иначе мы погибли.
— Прыгать?
— Да. Посильнее оттолкнуться и прыгнуть. Там песок — будем надеяться, это нас спасет. Прыгай и катись кубарем. Вот так, — он вжал голову и охватил себя руками.
Состав громыхал, подпрыгивая на рельсах.
Гайти Сотис зажмурилась, закричала и выкинулась в темноту. Ноиро тут же последовал за нею, боль пронзила его насквозь, как острие пронзает ствол дерева — через все годовые коль…
— Ноиро! Проснись! Ну что мне с тобой делать?
Все еще крича, журналист распахнул глаза. Боль тут же стихла. Электричка двигалась в обычном ритме, а возле Ноиро на коленях стояла мать. Обняв его за плечи, она протирала лицо сына смоченным водою платком.
— Опять тебе снятся кошмары…
— Нам нужно сойти с этого поезда, мам. Нам нужно сойти на первой же станции, — затараторил журналист, хватая ее за руки.
И только тогда, когда они уже стояли на вокзале маленького городка между Энку и Трокалем, он спросил:
— Мам, а ты рассказывала мне сегодня о нашем доме, о Гиене, о том, что отец не хотел там жить, но пошел тебе навстречу, когда я зашевелился у тебя в животе?
Ее глаза раскрывались все шире:
— Откуда ты все это знаешь?
— Ты же са… Ты не рассказывала?!
— Нет, ты ведь заснул, когда мы только тронулись!
— И ты не говорила, что я практикую шаманистику и ору по ночам? Не уговаривала остаться с вами в Тайбисе?
Она заколебалась:
— Я хотела все это сказать, хотела уговорить. А потом я и в самом деле думала о нашем доме, вспоминала, как мы купили его двадцать пять лет назад… Ты знаешь, я вела с тобой диалог! Да! Да! — госпожа Сотис ухватила его за руку. — Я иногда внутренне разговариваю с кем-нибудь — с тобой, с Веги, с Гинни. Даже, бывает, с вашим отцом… Вот и теперь ехала и представляла, как мы с тобой спорим о… Но ты же не хочешь сказать, что умеешь читать чужие мыс… О, Святой Доэтерий! Ты умеешь! Получается, что во сне ты умеешь это делать. Но почему ты решил сойти?
— Лучше тебе этого не знать, ма.
Уже в Тайбисе, добравшись туда на попутках, Гайти и Ноиро узнали о крушении своего поезда. По случайности или по чьему-то злому умыслу стрелки были переведены не вовремя, и состав сошел с рельсов посреди пустыни. Больше всех был исковеркан подмятый вагонами задний электровоз.
— О, нет… — прошептал Ноиро, как завороженный глядя на экран, где в новостном блиц-выпуске показывали кадры трагедии. — Я же мог сказать… Я же мог сказать им всем!
Веги молча обняла брата, повзрослевшая и осунувшаяся.