Режим бога (Последний шаг)
Шрифт:
Лицо Эгмона смутно виднелось в темноте, но журналист чувствовал на себе его взгляд, полный обычной ревнивой злости. Вот и выдал себя «играющий несчастного влюбленного»! Ревность все расставит по своим местам, сорвет маски, выдаст потайные мыслишки! Ноиро не догадывался, что Ту-Эл сейчас ощущает в нем точно такую же ревнивую злость и уверен, что это он, непонятно откуда взявшийся недоумок-блондин, — его удачливый соперник.
— Хорошо, — выдавил Птицелов, отступая. — Делайте, как считаете нужным, господин Сотис.
Ноиро отсалютовал им с Камро, сунул под мышку костыль и, хромая, поплелся к дому.
Шаман Улах почти не следил за танцем пленницы, захваченной у Птичников, когда они с матерью бежали в укрытие. Это случилось после той схватки с археологами, по возвращении в сельву. Девица и ее мать выскочили из сельвы и наткнулись прямо на Улаха. Обе закричали от ужаса, а он лишь велел воинам схватить их и тащить в деревню.
Дочь племени Птичников оказалась умелой плясуньей. Опутанная изумрудными змеями, она кружила перед Плавунами, вызывая восхищение в глазах мужчин. Вчера черный раванга пообещал, что ее мать будет жива до тех пор, пока сама она будет танцевать, и красавица не берегла ног, рискуя быть рано или поздно укушенной разъяренными гадюками. Задор не угасал в ее странных светящихся глазах, смуглое тело мерцало, словно чем-то натертое, и Улах узнал мазь, которую когда-то делала Говорящая и давала матерям племени, чтобы их детей не кусали ядовитые змеи и насекомые и чтобы даже унцерна в страхе бежала прочь. Шаман усмехнулся. Что же, ноги твои скоро устанут, притирание выдохнется…
Кружась, девушка вдруг упала возле него на колени:
— Если ты отпустишь мать, я покажу тебе жилище Та-Дюлатара! — быстро шепнула она, но тут же вскочила и закружила снова.
Улах поднялся и хлопнул в ладоши. Барабанщики остановили ритм, звенящие кольца в руках музыкантов смолкли. Танцовщица недоуменно выпрямилась перед равангой.
— Откуда ты знаешь, где его дом? — спросил тот, ухватывая ее за локоть.
Змеи всколыхнулись и зашипели на него, и девушка скинула их в кожаный мешок.
— Я танцевала у него. С другими…
— Что, ваш бог-целитель теперь не гнушается вами? — противно обнажив гниловатые зубы, ухмыльнулся Улах, чтобы напугать девицу.
Она смутилась:
— Да. Он… Он нас…
— Ну?
Девушка отвернулась и всхлипнула. Шаман расхохотался над юной дурой.
— А ты не хотела?
— Нет, не хотела. Но он заставил. А у меня был дома жених, я люблю его!
— Жених знает?
— Да, он считает, что это великая честь. Но я не хотела так… Старшие говорят — надо, наши воины слушают их.
— И ты хочешь, чтобы Та-Дюлатару теперь было худо?
Она зарыдала:
— Пусть он умрет! Он причинил мне боль, мне и моим подругам! Я хочу, чтобы он умер.
— Тише, не ори. Тогда сегодня ты покажешь нам дорогу к нему. Ночью.
— О, раванга! Я не найду ночью дороги туда, я была там всего лишь раз! Скоро сядет солнце, и я уже не смогу привести тебя к дому бога-целителя. Надо идти сейчас или завтра утром!
— Мы пойдем, когда сядет солнце. И ты найдешь дорогу, если хочешь, чтобы твоя мать не ушла сегодня же за горизонт, в ночь, к нашим предкам!
Она сдалась и сникла:
— Будь по-твоему.
Сельва быстро погружалась во мрак. Стихала возня птиц в кронах деревьев, но вместо свиста и чириканья в лес пришел вой, рычание и тихий клекот ночных хищников.
Пять воинов-Плавунов, окруживших равангу и его телохранителя, покорно следовали по тропинке вслед за дочерью племени Птичников. Та озиралась и время от времени замирала, проверяя, не сбилась ли с пути в синих сумерках.
— Ну что опять? — не вытерпел Улах после четвертой остановки.
Она ухватилась за живот и что-то шепнула ему на ухо.
— Дочь перепелки! — рыкнул он. — Нашла время!
Она заныла, переминаясь с ноги на ногу.
— Отведи ее, — раванга махнул рукой в сторону зарослей, глядя на одного из копьеносцев. — Со страху ее прихватило.
Молодые парни хохотнули, и девушка заплакала от стыда.
— Иди быстро!
— Да мы ведь уже почти пришли! — потрусив к кустам, пропищала она. — В конце тропинки начнется уступ, а там, в лианах, дом бога!
— Если обманула, я вернусь и выпущу тебе кишки! За мной! — приказал Улах остальным, и в сопровождении четверых воинов и телохранителя бросился к вожделенному домену.
Плавун услышал только сдавленный вскрик пленницы из кустов.
— Ты чего там? — окликнул он ее, оглянувшись.
В ответ было молчание. Юноша подумал, уж не придавил ли ее какой-нибудь зверь, и шагнул в сплетение веток. Откуда-то сверху на него обрушилась сеть, а выскочивший из-за спины человек стукнул его по голове чем-то тяжелым. Не успев пикнуть, воин Плавунов без чувств повалился в заросли.
Сидя верхом на ветке высокого старого дерева рядом с одним из парней-Птичников, только что утянутая туда танцовщица проследила за происходящим внизу и, не сдержав улыбки, оглянулась на своего сородича:
— Как Айят?
— Как задумано, — ответил тот, уважительно придерживая ее за веревку на поясе и стараясь не касаться тускло мерцающей кожи. — Он ждет.
Улах вгляделся. И в самом деле: в скальном углублении, опутанный зеленью, стоял неприметный домен. Дура не обманула.
— Иди проверь! — велел раванга телохранителю.
Тот вернулся быстро:
— Нет никого, путь свободен!
Откуда-то потянуло дымком, и этот запах, как всегда, напомнил Улаху о смерти.
— Следите за домом со всех сторон, — сказал он четверым, а телохранителю показал идти вместе с ним в домен.
Прислушиваясь к звукам, раванга поднялся по каменным ступенькам и отворил дверь. Такое он видел впервые, а потому несколько раз проверил, что это за приспособление и не опасно ли оно. Убедившись в безобидности двери, шаман с телохранителем за спиной проник в жилище. В точности как и все Плавуны отряда, телохранитель сегодня был разрисован, точно перед боем. Это делалось, чтобы обмануть дух убитого, который захочет отомстить обидчикам, но под слоем узоров не узнает их лиц и не тронет.