Режим бога (Последний шаг)
Шрифт:
— Над богами старость не властна! Он одет, как Та-Дюлатар — значит, это Та-Дюлатар! Кто посмеет нарядиться богом?
— Да, да! Я видел сам: Та-Дюлатар таким выходил из круга богов!
— И я видел его тогда! Это он! Он же бог, вот и молодой!
Толпа заколыхалась, пропуская идущего через площадь вождя. Тот передвигался нетвердой старческой походкой, не сводя глаз с Айята.
— Я пришел говорить, — сказал тогда Птичник.
— Ты и есть младший сын Аучар? — немощно прокашлявшись, заскрипел вождь Плавунов.
Айят кивнул. Старик распрямился:
— И имя твое — Айя-Та, Подаренный Богами?
— Мать и брат зовут меня Айятом.
— Твоя мать мертва, Последыш.
Туча наползла на лицо молодого воина, но он лишь мазнул сумрачным взглядом по толпе, охнувшей от изумления и присевшей от тягости его боли.
— Ты ведь явился за нею, Подаренный Богами?
Айят гордо поднял голову, расправил плечи, сбрасывая скорбь, и повторил:
— Я пришел говорить с племенем Плавунов. Белые люди из большого селения за перекопом Айдо разыскивают вас, чтобы наказать за убийство их сородичей.
— Мы знаем… — начал было старик, но юноша уверенно и резко перебил его:
— Я не договорил, вождь!
Тот сник, и отчего-то сникли стоявшие за его спиной воины-телохранители и раванги. Слушая голос седьмого сына убитой Говорящей, Плавуны стояли, словно зачарованные, и внимали странным речам.
— Раванга Улах больше не вернется сюда.
Племя снова охнуло, и на многих лицах, не видимых Айяту из темноты, отразилось облегчение. Больше всех, кажется, ликовали женщины и старики.
— Да, это он втянул вас в войну с белыми людьми, которые теперь не будут знать пощады. Это из-за него враждовали наши племена. Кто скажет мне, какую пользу вы получали, когда убивали Птичников?
Вождь смолчал. Не посмели подать голос и остальные. Старик чувствовал, как тает его влияние на сородичей без поддержки всемогущего Улаха, но по старой привычке те все еще ждали его слова. Когда Айяту ответила тишина, настроение толпы изменилось. Люди не говорили, но мысли их были уже не теми, что раньше.
— Я скажу, — продолжил седьмой сын Аучар. — Оба наших племени только слабели от войны. Теперь у нас и у вас накопилось много кровной обиды друг на друга. Плавуны убили четверых моих братьев — я мог бы мстить, но не стану. И призываю вас оставить мысли о кровной расправе, пока не погибли мы все в бессмысленной войне. Раванга Улах, навлекший на вас гнев белых людей, мертв, и он больше не будет держать вас в повиновении. Пусть его дела останутся на нем вечно.
Он замолк, водя взглядом по растерянной толпе. Тогда одышливо засипел дряхлый вождь:
— Все верно ты говоришь, Подаренный Богами. Ты смел, коли пришел сюда один. Ты силен, если смог одолеть равангу Улаха. Раванга Рах говорит, что по одному лишь праву рождения ты вдвойне сильнее, чем был Улах. Но ты сам твердишь, что нас ищут белые люди из-за перекопа. Как быть нам? Если один из Птичников поможет Плавунам — это будет хорошим поводом для восстановления мира между нашими племенами и забвения прежних обид, — старик коварно прищурился. — Так придумал ли последний сын мудрейшей женщины, как избежать нам мести белых людей?
Айят улыбнулся и спокойно ответил, точно ждал этого вопроса:
— Да, вождь, последний сын мудрейшей женщины, убитой глупостью и трусостью своих сородичей, придумал, как вам быть. Но решение за тобой. Плавуны могут воссоединиться с братьями, которых покинули десять весен тому назад. Племя Плавунов исчезнет, и белые перестанут вас искать, а Птичников они трогать не станут. Так хотела Говорящая… — тут он опустил гордую голову и беззвучно прошептал на неизвестном этому миру языке: — Так хотела моя мама…
Толпа загомонила. Люди размахивали руками, обсуждая только что услышанное, многие косились на безучастного вождя.
Старик вспоминал последние слова Аучар. Ее кровь была и на нем, а ведь когда-то он ходил на охоту с кудрявым Сейхетом, бывшим вождем Птичников и отцом ее сыновей. Они дружили, рожденные в один год, в один день. Дружили они, и вот теперь Сейхет лежит в могиле на погосте вместе с четырьмя своими сыновьями, а он, вождь Плавунов, не вмешался, когда Улах убивал свою мать, не остановил преступную руку раванги. Боялся, до смерти боялся старик черной силы главного шамана племени. Когда-то он прельстился властью, обещанной Улахом. Немолод был, но прельстился, предал Сейхета и Аучар и ушел с их мятежным первенцем, уведя с собой многих воинов. И так навсегда стал он пленником раванги.
Все боялись Улаха, смерть от его гнева была мучительной и жуткой. Не укладывалось в облысевшей голове старика-вождя, что справиться с черным шаманом смог мальчишка семнадцати весен от роду. Ведь всегда твердил, бахвалясь, самоуверенный раванга, что победить его, Улаха, способен только сам Улах, если наложит на себя проклятие. И хохотал, пьяный, над своей шуткой под взглядами напуганных помощников, не знавших, что взбредет ему в голову через мгновение.
Никто не был ровней Улаху — даже бог-целитель, пришедший со звезд. А раванга все повторял, что не бог он вовсе и не со звезд пришел, однако все племя видело тогда, как это было! И как через год он, проклятый Улахом, смог выжить и избавиться от напасти, а Сейхет с Аучар спрятали его и второго бога от враждебных глаз. И все эти годы ни первый сын Говорящей, ни Та-Дюлатар не находили в себе сил уничтожить один другого.
А тут является мальчишка, о котором слышали немногие, и разом изгоняет Улаха из этого мира. Так, будто сам он, Улах, наложил на себя проклятие, от которого не смог уберечься. Как может быть такое? Как попался в ловушку раванга и где теперь спрятано его мертвое тело?
— Где убит Улах? — с трудом выговорил вождь. — Нам нужно увидеть его мертвым.
Айят не стал возражать. Этого вопроса он тоже ждал:
— Кто хочет увидеть моего старшего брата? Я отведу и покажу. Но только тот, кто первым увидит мертвого Улаха, сам умрет и станет им до конца своей жизни. Его руки и ноги будут делать то, что захочет Улах, его язык будет впредь произносить слова по воле раванги. Я предупредил и тем самым выполнил долг — теперь могу отвести желающего к месту упокоения вашего шамана.