Режим бога (Последний шаг)
Шрифт:
— Как бы здесь не древний клад! — присвистнув, тихо вскричал он и шагнул на диск.
В глаза ударил нестерпимый свет.
Тем временем Валторо, услыхав шум обвала и шорох падающего песка, подождал за поворотом, не взвоет ли от страха его жертва и не побежит ли обратно, прямиком на его клинок.
— На помощь! — спустя какое-то время заорал Сейлио. — На помощь! Спасите! А-а-а-а-ф-ф-ф!..
Крик его заглушился песчаным шепотом. Валторо удовлетворенно крякнул, спрятал стилет в ножны на руке, откуда тот всегда так удачно выскакивал в ладонь, и пошел наверх.
Теперь
Ваднор стоял посреди круга белых валунов и его мутило. Он решил, что рехнулся. Только что, оказавшись после привычной тьмы подземного города в залитом гигантским предзакатным солнцем лесу, Сейлио едва не был схвачен неведомым чудовищем с огромными зубами. Ростом оно было раза в три выше него, шкура походила на чешую змей или ящериц Агиза. Беглец заорал, когда челюсти клацнули прямо у него над головой — и вдруг все снова изменилось. Лес, но уже совсем другой. Ночь или глубокий вечер. А рядом — большие белые валуны. И кружится, кружится голова…
Пошатываясь, Сейлио выбрался наружу, и там стало не так дурно.
Далеко в кустах кто-то зашумел. Ваднор выхватил нож. Конечно, против зубастого чудовища эта ковырялка не поможет, но не умирать же, как барану! Сейлио чуть присел, прячась за камни, и огляделся. «Я рехнулся!» — снова подумал он, удивляясь реальности предметов и событий.
Вдалеке возникло несколько человеческих фигур. Кажется, эти люди были почти голыми, а в руках они держали палки с заостренным концом. Они остановились и теперь ждали, не спеша приближаться к странному кругу камней.
Сейлио понял, что еще немного, и он рухнет без признаков жизни. Нужно бежать отсюда, искать убежище, пересидеть, переждать!
Он отступил. Его шатало. Это последнее, что запомнил Ваднор, падая.
Лязгающий старческий голос кричал что-то на неведомом языке. По старой привычке Сейлио не подал и виду, что пришел в себя. Он сначала прислушался к своему телу — все ли цело. Потом ему захотелось осмотреть место, где он лежал, но старик был слишком близко: его вопли то приближались к самому уху Ваднора, то отдалялись, но не больше, чем на шаг. Вторя его словам, звенел какой-то музыкальный инструмент, а чуть поодаль и вокруг гулко стучали барабаны.
И Сейлио решил сделать по-своему, с помощью «духоводских» приемов, когда он, невидимый, выходил из своей оболочки и мог находить сокрытое. Так он обнаруживал во время путешествия через Агиз подземные источники-родники. Вспомнился и Валторо. Сейлио скрипнул зубами. Жажда мести впилась в него так, что не сразу он смог отрешиться от гневных мыслей и сделать то, что задумал.
Хор голосов приговаривал вслед за стариком и барабанами.
— Та! Та-аяса! — твердили они.
Во время очередной попытки у Сейлио наконец получилось выйти и осмотреться. Он лежал на носилках посреди утоптанной площадки между странными конусообразными домишками. Небо здесь было неузнаваемым, все созвездия здесь выглядели иначе.
Рядом с его неподвижным телом полыхал костер и прыгал худощавый полуголый старик с длинными патлами, заплетенными в косицы и утыканными перьями. За пределами светового круга, отбрасываемого огнем, собралось какое-то племя.
«Постой, великий бог! — услышал Сейлио и заметил, что старик смотрит прямо на него — не на ту лежащую оболочку, а на него настоящего, которого на самом деле видеть был не должен. — Не покидай нас! Мы готовы служить тебе!»
Умиротворенный словами дикаря, Ваднор вернулся.
Когда он открыл глаза, все радостно завопили и пали ниц.
Племя веселилось всю ночь, а на следующий день Сейлио проснулся рядом с голой дикаркой и вспомнил, как выбрал ее в подпитии своей женой и как радовалось этому все племя. Дикарка была немилосердно страшна, но если не глядеть в лицо, чего, по-видимому, и так не сделал Ваднор ночью, то все у нее, как у бабы, было на месте и даже привлекало. «Погорячился я во хмелю и по темноте!» — с ужасом отирая заспанную физиономию ладонью и фыркая, подумал Сейлио.
Дурнушка проснулась, вытаращилась, оскалила в улыбке огромные выпирающие зубы и вскарабкалась на него с прытью ужа. Ваднор скинул ее с себя и побежал вон из жилища, где после вчерашнего спало еще не меньше двенадцати человек.
Старик по-прежнему восседал возле костра. Дрожа с похмелья, Сейлио притащился к нему и рухнул рядом. Дикарь молча протянул ему плетеную бутыль. После пятого глотка настойки в голове беглеца стало чуть яснее.
Да, убивать его никто не собирался. Наоборот, его приняли за божество, и теперь у Сейлио было полно времени, чтобы под приглядом опытного старого раванги развить свое «духоводство». Он уже решил, как отомстит предателю-Валторо.
Но ни Сейлио, ни легшая с ним дикарка, ни шаман, ни, тем паче, рыжий громила, по чьей вине оказался в сельве «белый бог, отмеченный священным знаком», не знали, что случится здесь через семьсот лет и какую роль во всем этом сыграет дальний потомок пришельца и местной, печально известный в этих краях как «черный раванга Улах».
Из всех уголков Кемлина потекли в Тайный Кийар беглые каторжники, пряча под рваниной рожи с кошмарным клеймом. Став единовластным правителем подземного города, Валторо бесился, не понимая, откуда вдруг столько преступников прознало о древнем городе.
Новички уважали правление рыжего: пришел он раньше, выглядел внушительно, внимание привлекал. Не поклонялись ему, но подчинялись без ропота. Валторо же, давно позабывший об изведенном дружке, приписывал все заслуги по управлению «государством в государстве» исключительно себе, хотя некоторые вопросы находились за пределами его понимания и решались по старой памяти — безотказными методами, придуманными изобретательным умом Сейлио Ваднора.
Беглые каторжане все как один с презрением относились к соседям с восточного берега Ханавура. Лопухи-крестьяне даже представить не могли той жизни, с которой денно и нощно боролись злолицые люди из каменоломен. Чуть больше каторжники привечали отщепенцев из поселка. Эти, по их меркам, хотя бы умели мыслить так, как положено мыслить истинно свободным людям. Но иногда у изгоев была тонка кишка решиться на рискованное предприятие, и потому они никогда не поднимались до вершин настоящих каторжников. Изгои ходили в статусе прислужников и ревностно приглядывали друг за другом, лелея надежды на более выгодное положение при хозяевах.