Режим бога (Последний шаг)
Шрифт:
В жилище было тихо, на стене коптил единственный факел. Коптить он начал при входе незваных гостей, а вскоре громко затрещал, пуская клубы черного дыма.
Улах прокрался глубже и увидел спящего Та-Дюлатара. Шаман прислушался к себе. Да, ощущения были те же, всё те же: тот же привкус, та же чужеродность. И запах одежды, которую помешанный на чистоте целитель стирал, сдабривая воду кусочком, похожим на камень, но дающим много странной белой пены. Этот проклятый запах раванга помнил еще с тех времен, когда видел чужака в его плотской оболочке. Та-Дюлатар спокойно спал, отвернувшись к стене и разбросав по подушке
Тут хозяин домена отшвырнул покрывало и повернулся к шаману.
— С чем пожаловал, брат? — не без любопытства спросил юноша, отбрасывая густые волосы за плечи.
Это был Айят, для чего-то распустивший свои косички и надевший одежду Та-Дюлатара.
— Последыш?! — растерялся Улах и впервые заметил их с целителем необъяснимое сходство. — Что ты тут делаешь?
Телохранитель перевел дух. Ненависть Улах испытывал лишь к Та-Дюлатару и Араго, предпоследнему сыну Говорящей Аучар, а с мальчишкой предпочел бы не связываться — что толку в победе над ребенком?
— Я?! Это как раз не странно, ведь мы не враждуем с целителями. Куда более странно, что здесь находишься ты.
Если бы раванга был незрячим, он просто не отличил бы сейчас его голос от голоса проклятого Та-Дюлатара, который последний раз слышал восемнадцать лет назад. Улах прищурился, выискивая в лице брата то, чего не замечал, когда тот был маленьким. Или это все же чужак, который сидит и потешается, мороча им с телохранителем головы причудливым наваждением. Всю жизнь он нарушал замыслы раванги. Невозможно перенять привкус сущности у чужого по крови. Да, однажды Улах ошибся, приняв в темноте за Араго другого брата — Отау — и всадив ему в спину предательский клинок, считая, что убивает соперника. Но они были единокровными и единоутробными братьями, Араго и Отау! Так что же — морок проклятого пришельца?
Но нет, перед равангой и в самом деле находился Айят…
— Да кто ты?! — не вытерпел Улах, вскидывая руку с ножом. — Говори, не то убью!
Грациознее кошки юноша отпрыгнул к ширме:
— А ты приглядись! Не узнаешь?
Телохранитель бросился к нему, но, встретившись взглядом с Айятом, упал, как спеленатый по рукам и ногам. Улах укрепил свою защиту, подскочил к младшему брату, занося нож для удара.
— Проклятие всегда возвращается, Улах! Я — твое проклятие! — и, выдернув руку из-за спины, скрываемым там копьем он пробил насквозь глотку Улаха. Наконечник копья был сделан в точности из такого же вулканического стекла, что и нож раванги.
Падая навзничь и не веря, что такое могло произойти, черный раванга еще успел увидеть, как Айят, завладев его ножом, всаживает заговоренный клинок в глаз очухавшемуся телохранителю.
Факел погас.
Айят взял со стола оставшуюся от прежней лаборатории химическую колбу и встал на колени возле окровавленного Улаха. Тот уже перестал биться в агонии, и тело его начало коченеть.
Юноша наклонился ко рту брата, поднес колбу к синеющим губам мертвеца и что-то тихо забормотал.
— Атме, атме… ашами-йол!.. Атме, атмереро… асани… асани! — слышалось иногда из его уст. — Аярэй, аярэй… инасоутерро… атме… атмереро… асани, асани!
Стекло начало туманиться, сереть, темнеть. Дым внутри сгущался, оседая копотью на стенках сосуда.
— Ит-тааро месех ашами Айя-Та! Айя-Та! Инасоутерро… атме, атме ито-ас, ито-ас-с-с-с-с!
Отклонившись, Айят сел на пятки и устало прикрыл глаза. Колба в его руках стала черной.
— Только атме Айя-Та — твой обидчик, Улах! Только он сможет выпустить тебя, — прошептал молодой воин, раздвигая асфальтовые плиты пола и пряча колбу в широкую щель. — Помни это имя: Айя-Та!
Он оглянулся напоследок и, выйдя из домена, крепко закрыл дверь. Тут же из кустов показались копьеносцы-Птичники, оставив лежать на дерне своих спутанных сетями пленников — воинов-Плавунов, пришедших сюда с Улахом.
— Идите в деревню, ведите туда пленных, — заговорил Айят. — Дальше я сам.
Из-за поворота на тропинку ступил еще один Птичник, а на полшага впереди него почти бежала девушка, которая давно поглядывала на седьмого сына Говорящей, и не без взаимности с его стороны. Она была одета как танцовщица, тело ее мерцало от притирания, отпугивающего змей, глаза светились от зелья, изгоняющего усталость. Когда заканчивалось его действие, человек падал замертво и спал кряду несколько дней. Айят предупредил ее об этом, она кивнула.
— Где Улах? — шепнула красавица, и воины поддержали вопрос восклицаниями.
— Улах не выйдет из домена, пока его не потревожат. Забудьте сюда дорогу. Ведите его воинов в деревню и ждите там.
Копьеносцы уважительно склонили головы, хоть были среди них и мужчины много старше последнего сына Аучар. Айят сказал так, будто Улах все еще был жив. Так всегда говорили о равангах, даже об умерших и похороненных. А свыкнуться с мыслью о смерти черного шамана пока еще не мог никто. Сухим выходил из воды Улах-шаман, из огня — не обгорелым. Живуч был, силен был Улах. Только сам себя мог покарать Улах, да разве ожила бы совесть в человеке без души, чтобы отозвалась она покаянием при мысли о свершенных злодействах? Не таков был черный раванга.
— Пусть зарастет туда дорога, — сказал самый старший из тех, кто остался возле страшного домена после ухода Айята в сельву. — Пусть вопьются лианы в камни оскверненного дома бога. Пусть скроют его навсегда и станут могилой раванге-губителю. Пусть никогда не найдет оттуда выход кровавый Улах!
— Да будет так! — тихим хором отозвались воины и засыпающая от усталости девушка.
Тогда ее взял на руки тот копьеносец, с которым сидели они на дереве, а остальные отправились подбирать спутанных пленников. Через пару минут танцовщица уже крепко спала, уронив голову на темнокожее плечо своего спасителя.
Айят подходил к поселку Плавунов. В кустах по всей округе хрустел и пощелкивал валежник, суетливо шуршали ветки и тихо шелестели голоса: «Тш-ш-ш! Та-Дюлатар! Т-ш-ш-ш! Та-Дюлатар!» Шепот нес небывалую весть всему племени. Никто не смел выстрелить в бога, пусть он был на стороне врагов. Никто не смел встать у него на пути.
Племя высыпало навстречу юноше. Кто-то, самый зоркий, вдруг разглядел в темноте:
— Это не Та-Дюлатар! Это мальчишка!
Его оборвали: