Резидент на поводке
Шрифт:
Неискушенный Сеня Гудронов принял вопрос за чистую монету, но режиссер Кирилл Мефодьевич, слушающий их беседу, тут же поморщился, поскольку уловил фальшь в Людмилиных словах. Великий режиссер Станиславский сказал бы свое знаменитое «Не верю!».
Однако вмешиваться Кирилл Мефодьевич не стал – это же не репетиция пьесы. Вот на сцене он бы Людмилу за такое взгрел. А остальное – не его дело.
– Вы играли поросенка Пятачка на утреннике неделю назад? – спросил Гудронов.
– Ну я. – Она покосилась на режиссера и беспокойно облизнула губы.
–
– Ну да... наверное... я не помню.
– Так вы можете предъявить мне своего поросенка? – Против воли Гудронов повысил голос.
– А в чем, собственно, дело? – вмешался режиссер. – Что не так с этим поросенком?
– Это не поросенок, а улика, я должен соблюсти тайну следствия, – уклонился от ответа капитан.
– Этих поросят было много, отчего вы прицепились именно к моему поросенку? – задала Ирискина очень здравый вопрос.
Сеня Гудронов не мог на него ответить честно, что остальные десять поросят пропали в неизвестном направлении, поэтому он хотел промолчать со значением – дескать, идет следствие, посторонним о том знать не положено, но получилось у него молчание неуверенное, он мялся, как троечник у доски.
– Так как насчет вашего поросенка, – напомнил он, – вы можете его мне показать?
– Да не помню я, куда он делся! Выбросила, отдала кому-то! – выкрикнула Людмила со слезами в голосе, и снова режиссер слегка поморщился, потому что слезы были очень ненатуральными. – Конечно, если бы я знала, что поросенок понадобится милиции, я бы уж его под стекло положила, или в сейф заперла, или директору театра отдала на хранение, чтобы не потерялся. – На этот раз в голосе ее было вполне искреннее ехидство.
– А где вы были вчера в первой половине дня? – опомнился Гудронов. – Тоже забыли?
– Отчего же, здесь, в театре была, на репетиции, вон Кирилл Мефодьевич может подтвердить, – радостно ответила Л. Ирискина.
– Да? – Гудронов обескураженно развел руками. – Ну что ж, пока у меня все, больше вопросов не имею.
– У вас дети есть? – оживился Кирилл Мефодьевич. – Контрамарочку на утренник не хотите взять?
– Нет у меня детей! – мрачно сообщил Гудронов. – Счастливо оставаться!
– Понимаешь, Питиримыч, – говорил Сеня, задумчиво намазывая горчицей кусок хлеба, – чувствую я, что она что-то знает про этого поросенка! У нее-то самой алиби железное, но если бы ты видел, как она нервничала при разговоре!
Гудронов выглядел таким расстроенным, что у капитана Ананасова язык не повернулся сделать ему очередную выволочку за свое ненавистное старорежимное отчество. Друзья и коллеги сидели в кафе под художественным названием «Завтрак на траве» и ожидали официантку Ларису. Время обеда давно прошло, но за всеми делами только сейчас удалось вырваться перекусить.
Есть Гудронову хотелось страшно, да еще он переживал из-за разговора с артисткой.
– Вот что они из себя строят, а? – с тоской вопрошал он. – Подумаешь, поросенка
Наконец появилась Лариса, ловко неся поднос с двумя огромными тарелками.
– Что это у вас бифштексы какие-то странные? – спросил Ананасов, обозревая нечто подошвообразное, лежащее на тарелке.
– У повара Васильича теща умерла в Новохоперске, – равнодушно сообщила Лариса, – хоронить поехал. Зато картошки я вам побольше положила.
– Ну, везет Васильичу! – усмехнулся Ананасов. – И на такой работе сытной пристроился, да еще и тещу в Новохоперске держал от греха подальше.
– Водку пить будете? – спросила Лариса и отскочила удивленно, когда оба капитана замахали руками и заорали, что они на работе.
Лариса обиженно пожала плечами и ушла. Гудронов отважно набросился на бифштекс, Ананасов же решил сначала потренироваться на жареной картошке. Некоторое время капитаны дружно работали челюстями, потом Ананасов отложил вилку и посмотрел на друга с особенным вниманием.
– Ты, Сеня, не расстраивайся так сильно, – начал он издалека, – и не переживай.
– Да, – уныло молвил Сеня с набитым ртом, – а что я Остапычу скажу? Ведь отчитаться надо...
– Ты уж меня извини, Сеня, – глаза Ананасова подозрительно блеснули, но его друг, вплотную занявшись бифштексом, этого не заметил, – но неправильно ты, Сеня, себя ведешь. И Остапыч тебе то же самое скажет. Ведь он нас как учил? – Ананасов поднял вилку. – К каждому свидетелю нужен свой индивидуальный подход. Отшила тебя артисточка? Так она в своем праве, поскольку имеется алиби. Вот если бы она мялась да лепетала что-то несуразное, тогда бы ты мог проявить строгость, следователем ее пугнуть и вообще...
– Что-то я не пойму, к чему ты клонишь. – Глаза Гудронова потемнели от обиды.
– А к тому, Сеня, что надо менять тактику! – обрадовался Ананасов. – То ты был с ней неоправданно строг, а теперь будешь необъяснимо любезен и даже непоследовательно ласков!
Произнеся этот сложный пассаж, капитан Ананасов с чувством выполненного долга отправил в рот кусок мяса. Гудронов же так удивился, что даже не нашелся что ответить, только уставился на друга выпученными глазами.
– Смени тактику, Сеня, – настойчиво говорил Ананасов, – встречай ее после спектакля, цветы подари, комплименты говори. Можешь в кафе пригласить!
– Какое кафе, когда до зарплаты еще... – махнул рукой Гудронов и тут же опомнился: – Да ты что мне предлагаешь?
– А ничего особенного, – невозмутимо ответил Ананасов, – сам же сказал, что она что-то скрывает. Вот и поухаживай, она бдительность потеряет и разговорится.
– Да я как-то с женщинами не очень лажу... – смутился Гудронов. – Ты же знаешь, они меня не любят... Нет, Питиримыч, идея твоя провальная, ничего не выйдет!
– Десерт какой будете? – подошла Лариса. – Мороженое или слойку с яблоком?