Резюме сортировщика песчинок
Шрифт:
– Вы совершенно правы, органическая химия – один из моих профильных предметов. А вот групповое дуракаваляние – нет. Но я все равно вас внимательно слушаю. Считаю, сколько раз прозвучит слово «теоретически». Пока двадцать три, но я немного отвлекся в начале, так что мог пропустить разок-другой.
Лионэ чуть наклоняет голову.
– Почему именно это слово?
Я пожимаю плечами:
– Оно лишает веса все остальные. Теоретически возможно слишком многое. Что ни возьми – все теоретически возможно. Спросите меня, например:
– И вы ответите?..
– А вы не догадываетесь? Что теоретически возможно. Но преступно и неэтично, разумеется.
Я вижу, как напрягаются мышцы вокруг ее рта.
– Возможно – в принципе? Или возможно – для вас? Теоретически.
– Вы что, заподозрили меня… в гениальности? Приятно. Но нет, у меня пока не было шанса проверить, насколько я новатор в мехимерике. Так что возможно – в принципе. И теоретически. А еще, кстати, теоретически возможно, что в одно прекрасное утро на подоконнике вашего кабинета найдется забытое Стрелком «жало». Заряженное, для вашего удобства, тем самым нейротоксином. Или чем-то другим. Туда вполне можно запихнуть тех же мехимер, если придумать, как уменьшить их до уровня микроорганизмов. Теоретически.
– Ясно. Жаль, что мне пришло в голову нарушить ваше молчание. Боюсь, время, потраченное на этот диалог, было потрачено… не слишком продуктивно.
Я широко улыбаюсь джазовой пиджачке, демонстрируя, как мало меня волнует ее раздражение.
После этого беседа еще какое-то время скачет по кочкам зрения, периодически скатываясь в ямы прискорбного невежества. Я слушаю не очень внимательно, потому что диалог с Лионэ заставляет меня вспомнить о Большом Луу – мехимере, которую я пишу. И которую должен вырастить к концу пятого курса, чтобы получить разрешение на работу. У меня вспыхивает сразу несколько любопытных идей насчет ее внешнего вида, с которыми хочется поиграть немедленно.
Но приходится ждать, пока день кривоватым вихляющим колесом докатится до вечера.
Через историю искусств, которую в нужных местах обнажает для нас Павла Имберис. Эта пожилая тетка, состоящая, по-моему, наполовину из ртути и ржавой проволоки, а наполовину из поэзии мертвых цивилизаций – единственный ментор Песочницы, которого я по-настоящему уважаю. Правда, безо всякой взаимности.
Через марш-бросок сквозь октябрь в мастерскую Домны Кар_Вай и обратно.
Через обед, съеденный в приятном одиночестве.
Через час внутренней тишины, положенный каждому студенту.
Через неординарную математику.
И, наконец, через музыкальный час, на котором нас мучают каким-то ископаемым хоралом.
Когда же я добираюсь до мастерской и устраиваюсь за рабочим кубом, выясняется, что за день утренние идеи успели выцвести и подрастерять свое обаяние. Но уходить из-за этого я, конечно, не собираюсь. Повозиться с Большим Луу, даже без конкретных задач – все равно удовольствие. Персональный кубик проигрывает что-то из рабочего плейлиста, но я почти не слышу музыку. Слишком увлечен.
В шею болезненно тюкает. Я машинально дотрагиваюсь до этого места. Нащупываю что-то маленькое, гладкое и прохладное.Уже проваливаясь в хищный черно-бурый туман, я все-таки успеваю повернуться к двери в мастерскую.Ничего толком не вижу. Одни плавающие цветные пятна да смазанный силуэт среди них. Кажется, невысокий.
Жаль, никому уже не рассказать…
В этой части истории я веду себя очень смирно. Но это мне не помогает.
Вытаиваю. Из черно-бурого. Медленно.
Неподъемные веки.
Хрупкие мысли.
Все, что длиннее нескольких слов – разва…
Нет запахов. Звуки? Непонятно.
Но жестко. Неравномерно. Прохладно… кажется.
Ладони оттаяли. Под ними трава. Кажется.
В сущности, все – кажется.
Потому что во мне…
Ломаются и тают. Мысли. Думаю снова.
Был выстрел. Потом туман. Но я понял, успел…
Ломаются. Опять.
Еще раз думаю.
Я —мехимера. Нет, не то.
Я —мехимерник.
Да. Но тоже не то.
Я мехимерник. Во мне мехимеры.
Маленькие. Очень…
Как это называется?..
Нано… кажется. Да.
Стрелок – гений.
А я… Еще в мастерской.
Или уже в эс-комплексе.
Но еще я здесь.
Где – здесь?
Здесь есть трава. Нет запахов.
И мехимер… нет. Но это – кажется.
Ведь они есть— в моей крови. В моей голове.
Поэтому я – здесь.
Могу поднять веки. Наконец-то. Впрочем…
Много серого наверху. Двигается.
Я люблю серый… кажется.
Серый наверху двигается быстро. Как будто его двигает…
Все еще ломаются.
Ломкие мысли. Раздражают.
Стрелок – мехимерник. А пиджаки не знают.
Ха.Или не ха.
Наоборот. Жаль.
А я ведь сказал им.
Почти сказал. Смешно?
Нет. Не смешно.
Неуютно и некрасиво.
Сверху серое. Небо? Да… кажется.
И быстрые облака. Сильный ветер.
Все это – кажется. Но я чувствую, что жестко. Что прохладно.
Что по руке кто-то ползет.
Могу повернуть голову и посмотреть. Муравей. Могу стряхнуть.
Могу приподняться на локтях и оглядеться.
Могу думать. Наконец-то.
Зрелище унылое. Дурная бесконечность, заросшая короткой бурой травой. На горизонте пятнышко. И вроде бы, оно двигается.
А вот я – нет.
Потому что приподняться-то я могу, а встать не получается.
Надеюсь, что только пока. Потому что пятнышко на горизонте все-таки двигается. И может оказаться чем угодно.
Может быть прекрасной девой. Например. Но я не наскребу в себе достаточно оптимизма, чтобы предположить это всерьез.