Рианнон

Киборд Флинт

— Не то слово. Нереальная круть… Хотя — вначале здорово напрягся, что девственницы. Зачем такое говорить…

— Для информации же.

— Информации — о том, чего нет?

— Чего — нет?

— Девственности.

— Ну, как это — нет…

— Так — нет… Не было и нет.

— Как это — нет?! Там же ещё должно было немного оставаться!

— Немного чего? Девственности?

— Да! Она же не сразу проходит! Я читала, я знаю… Там дырочка уже сразу есть, она немного растягивается, ну потом ещё немного растягивается…

— …и окончательно

пропадает. О чём и речь.

Мокро притопала и легла, восстановив симметрию, прижавшись цитрусовым лоном, недостающая часть.

— Шан, он говорит, я не девственница!

— Чё, правда? — удивилась лимонно-мокрая сторона. И я, значит, тоже?

— Ну, с вами же всё происходит одинаково…

— Блин, блин, облом! Я думала, там немного осталось…

— …и я думала!

— И что, уже совсем-совсем нет?

— Он говорит, совсем нет.

— И у меня?

— И у тебя.

— Ну блин. Облом-облом-облом…

— Может, на хоть чуть-чуть восстановится, а?

— …нет.

— А может, и да…

— …а может, и нет.

— …если не восстановится — облом…

— Слушай, надо убиться посильней… Ты — (это к Кею) — только не говори никому, что мы не девственницы!

— Не скажу. Никому. Замётано.

— …а нам надо убиться посильней…

— …посильней, убиться! Ты с нами убьёшься ещё, а?

— …посильней?

— Не уверен. Вы… начинайте. Посмотрим.

(«Фермен меня убьёт… Ни в коем случае не убиваться! Вся терапия уже под угрозой, ядрён батон!»)

Шона начала с того, что отправилась в ванную обретать — не закрыв дверь — лимонную мокрость, чтоб вновь сделаться неотличимой от словившей — или та уже совсем высохла? Кстати, где она?

В коттедже не было — Кейр озаботился, оделся, вышел наружу — и в правом отдалении, по стене и за угол, нашёл заблудшую: ползала на четвереньках по траве у дома, что-то выискивая.

— Потеряла что-то?

— Нашла-нашла!

Кейр посветил планшеткой: синенькие невзрачные крестоцветы…

— О! А вот и рогалики!

— Рогалики? — удивилась подсвеченная. — Почему? Мы называем их рыжиками.

— А потому что там молекула такая… Ну, это целый класс соединений…

— Чего-чего??

— А, неважно… Химию, я знаю, окончательно запретили в общем образовании… А почему рыжики?

— От них рыжьё такое, в видениях… ну, немножко. Цвета… А что там запретили?

— Опасное знание. Нефиг кому попало в рогаликах разбираться… Рыжики, говоришь?

— Угу.

— Цвета от рогаликов часто тонируются. Но не обязательно в рыжьё. Значит, ваш сорт — рыжики…

— Всем нравится! Говорят — мягкое, приятное, особенное.

«Попробовать, что ли?.. Не-ет, Фермен меня убьёт!»

— Попробуй!

«Однозначно, пробовать не буду. Разве что проинспектировать… Это, пожалуй, следует. В конце концов, быть может, здешний сорт действительно числится элитным… С рогаликами же что главное?? Не впадать

в марафон!»

— Что? Нашли?

Ответ не требовался: двое на коленях в планшетном свете отыскивали, тянули находки в рот, морщились, разжёвывая характерную горечь (рогалики, как класс, водорастворимы — и приходят за считанные минуты; впрочем, и работают заметно короче дудки)… И, тотчас же, их стало трое.

Мир изменился. Он стал гораздо сложней, глубже — но и понятней. Рыжикам подсветка больше не требовалась — они светились, сами. Но и были уже не нужны. Да, чёрт возьми, работало… Очень так рыженько, деликатно…

Ночная ионизация потеплела вдвое. Травы принялись мыслить и расти не просто так. Стена коттеджа скрывала тайны — но сразу же соглашалась их открыть, если приспичит… Единственное, от леса текло что-то странное. Тревожное, намекающее, небезопасное… От этого хотелось спрятаться под крышу.

— Я под рыжиком не люблю снаружи, — угадало настроение нечто родное и близкое рядом. Второе уже уверенно, по стеночке, уходило в дом.

Кей последовал за ним, поддерживая первое (которое оказалось убито целиком и полностью — дудло с рогаликом убивает юный стройный раздетый организм гарантированно. И такому организму нужна тепловая и вестибулярная поддержка, не говоря о моральной)… На тёмной верандочке поддерживающий убедился, что второй юный организм убит ровно на столько же (валит кресла и не может найти дверь) — Кей подхватил его под второе своё крыло и осторожным боком провёл сквозь мембрану в холл… но здесь сам, почему-то, внезапно и традиционно, завис у синта… Синтюх прямо-таки мерцал идеями:

«Свастик! Валит целлюлозу — её одну… Ага! У Мерисценты — нестандартная настройка; керамит и чёрт-те что, против этой дряни почвоедской. Найфред настраивал… Кстати! Неллика: жатые рельефы — это упругие полимеры. Ей тоже Найфред синтюх настраивал! Найфред: спец по реагентам? Он и «советовал» маслёнку пожечь… И свастик дал… Вот кто следы заметает!»

Дальние углы разума понимали, что всё это — типичный рогаликовый накрут: всё притянуто за уши кое-как, но вдохновляет, простирается логическими цепочками, выстраивается и перестраивается — на почве антипатии к Найфреду, конечно — но остановиться Кейрис не мог. «А чем мы хуже», — бормотал он, зависнув над панелью…

— Что сочиняешь? — потеребили его слева. — Заморочка?

— Бронелифчик… У вас свастик остался?

— Замороморочка, — подтвердили справа. — Мороза морочка.

— Замора мороза…

— …зарочка.

— Эй, спорим, на Мерисценте одежда не сыплется от свастика? И на Неллике…

— Несыплеца… От сваа… Обливать их, штоле?

— Об. Левать.

— Штоле.

— Несыплевать.

— Ацвастик.

— А, ну вас, — отмахнулся Кей…

От него, постепенно, право-левым образом, оттеребились куда-то прочь; взамен мысли приобрели торжественность, гимнообразность: «Замора морочка нарочно порочна. Неточно замочна замочка заточка!»