Ричард Длинные Руки – эрбпринц
Шрифт:
— Польза добродетели столь очевидна, — проговорила она, подержала во рту коричневый комок шоколада, чтобы тот растаял, и договорила: — Что даже дрянные люди поступают прилично ради выгоды. Но разница все равно заметна.
— Как наши яства? — спросил я, стараясь уйти от опасной темы.
— Удовольствие, — произнесла она ясным голосом, — о котором нельзя говорить, — не удовольствие.
Я пробормотал озадаченно:
— Да? А я думал, тайное доставляет удовольствия больше. Вообще нет большего удовольствия в жизни, чем сначала сделать тайком доброе дело,
Она поморщилась.
— В этом весь ваш развращенный Юг… Даже не слыхивали о скромности.
— Скромность, — возразил я, — должна быть добродетелью тех, у кого нет других.
Клемент поднял чашу, глядя на меня и показывая, что пьет за меня, спросил грохочущим басом:
— Как съездили, ваше высочество?
— Прекрасно, — ответил я. — Конь — это то, что должен иметь каждый мужчина. Две тысячи фунтов твердых мускулов, силы, грации и пота между ваших ног… этого не получите от ручного хомячка или чирикающей женщины.
Аскланделла слегка нахмурилась, хотя вроде бы не слышит меня, а Клемент уточнил:
— А сама поездка удалась?
— Какая поездка? — перепросил я в удивлении. — Мы просто промчались с конем без всякой цели… Разве что на бабочек посмотрели.
— Бабочки все перемерзли, — напомнил он. — Если верить графу Альбрехту, он и про бабочек знает!
— Все-таки перемерзли? — удивился я. — Тогда что это было?.. Даже Бобик их ловил и душил, а они орали и отбивались. Ах, да неважно, мужчины в пустяки не вникают. Когда Всевышний возжелал сотворить коня, он повелел ветру: «Уплотнись!» Ветер уплотнился, и получился конь. Потому я, когда на коне, я ближе и к Господу и весь открыт Высокому…
Сулливан прогудел со своего места:
— Конь — подарок Господа!
— Абсолютно верно, — сказал я с благодарностью. — Спасибо, дорогой герцог! Природа прекрасна, когда на ней кони. Ветер небес свистит между конских ушей!.. Что еще мужчине надо?
Аскланделла повернулась к Сандорину и произнесла очень тихо, но язвительно:
— Ах-ах, как южане умеют говорить красиво! Но сами зачем-то идут войной. Разводили бы себе коней. Я этого вашего принца Ричарда взяла бы в наш двор младшим лошадником. Нет, младшим слугой младшего лошадника.
Принц сдержанно улыбнулся: с женщиной спорить нельзя, можно только поддакивать, покосился в мою сторону, но я общаюсь с Сулливаном и Альбрехтом, а ее, конечно же, не слушаю, хотя на самом деле обязан слышать ее каждое слово, все-таки невеста Мунтвига и дочь возможного неприятеля в лице императора Вильгельма Блистательного…
Все-таки мне почудилось, что она прекрасно понимает, что слышу, и дабы лишить и такого удовольствия, сказал Сулливану:
— Герцог, берите руководство за столом в свои руки. Я выйду на свежий воздух, а то что-то вино ударило в голову…
Он изумился:
— Вам?
— Слабый я, как вам сейчас скажет принцесса.
Альбрехт хотел выйти со мной, но я остановил его жестом. За пределами шатра воздух медленно отдает дневное тепло, ближе к рассвету могут быть заморозки. Я вздохнул глубоко, растягивая
Я успел собраться и достойно встретить натиск, Бобик облизал меня, энергично виляя хвостом, я обнял его лобастую голову, почесал за ушами.
В шатре отодвинулся полог; Аскланделла вышла медленно и величественно, Сандорин поддерживает ее под локоть двумя пальчиками, словно стебель нежнейшего цветка.
Она что-то говорила ему совсем тихо, он улыбался и кивал. Я хотел потихоньку отступить в темноту, но Аскланделла повернулась в мою сторону и взглянула так, что я понял, надо подойти, иначе совершу ужасное преступление.
Умеют же некоторые из них себя поставить, сказал я себе молча, злясь там где-то в самой глубине, а наверху улыбаясь светски, галантно и как бы даже дружелюбно, я же хозяин, обязан, а если нет, то я последняя и самая неучтивая свинья на свете, а неучтивость в отношении к даме хуже размещения конюшен в церквях и соборах.
— Ваше высочество? — спросил я первым, утверждая примат самца.
— У вас неплохой стол, — обронила она светски, голос звучал с холодноватой нейтральностью, — как вижу, даже среди таких диких народов иногда встречается… что-то…
Она остановилась в затруднении, подбирая слово, я спросил тут же, намекая на ее тугодумие:
— Ваше высочество… вы не заснули?
— А вы? — спросила она.
— Я онемел, — сказал я, — онемел. Понятно, от восторга.
— От восторга? Какого восторга?
Я вытаращил глаза.
— Как это? От вас, конечно. От кого еще можно онеметь? Достаточно на вас взглянуть… и все, каюк! Можно клеить ласты.
Она поморщилась, я и не старался скрыть насмешки в голосе.
— Знаете ли, ваше высочество, — произнесла она, резко меняя тему, — мне почему-то казалось, что именно при нашем императорском дворе собраны все лучшие… умельцы.
Я спросил нагло:
— Это кто же такие, кузнецы?
Она слегка поджала губы.
— Однажды, когда мой отец заболел, к нему прямо в спальню прилетел Феникс с дальних гор. Он принес особое лекарство, его называют эликсиром, и государь сразу выздоровел. Думаю, здесь о таком даже не слыхивали.
— Вашего колдуна зовут Фениксом?
Она посмотрела на меня с ледяным презрением.
— Это был настоящий Феникс!
— Пернатое? — уточнил я.
— Птица Феникс, — поправила она.
— И что, — спросил я с недоверием, — он в человека даже и не превращался? Ну, как это обычно делается. Сплошь и рядом. В любой нашей деревне.
— Я же говорю, — сказала она с нажимом, — это был Феникс!
Я подумал, кивнул.
— Значит, ему понравилось быть пернатым. Что ж, у всех свои… причуды. Я знавал мужчин, что обожают переодеваться женщинами. Не в том смысле знавал, как вы подумали, а видел таких… издали, издали! Хотя кто знает… по мнению обывателей, многое является причудами, хотя на самом деле это всего лишь… некий шажок за рамки, установленные такими же людьми. Может быть, более осторожные. У вас какие причуды?