Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Шрифт:
— Святой отец, — ответил я, дыхание мое вырывается с хрипами, я то и дело останавливался, чтобы ухватить глоток воздуха, — это проклятое королевство, где забыли Господа и нет ни одной церкви… Потом, когда закончим это, я расскажу подробнее.
— Да уже закончилось, — сказал он. — Этот был последним. Сейчас прием плавно переходит в пир и веселье.
— Дальше его ведет леди Розамунда, — сказал я. — Что-то она непривычно тихая.
Леди Розамунда возразила:
— Я все время улыбалась!.. Уже рот болит, от таких усилий морщины могут появиться. Тогда я вам этого не прощу!
— Пойдемте,
Мы вышли из зала, телохранители, поймав мой взгляд, встали так, чтобы никто не подходил. Отец Дитрих слушал внимательно о нашей эпопее, когда я отвлекал погоню от настоящего Легельса, и как над нами издевались, преследуя, люди короля Харбиндера.
— Сын мой, — сказал он осторожно, — но если ты в конце пути сумел перебить погоню… ты отомстил?
— При чем тут месть? — проговорил я сиплым от ярости голосом. — Мы ехали через богатый и сытый город Вифли, а там люди наслаждались, видя, как мы и наши кони изнемогаем от голода и жажды! Они закрывали перед нами окна и двери, глумливо хохотали вслед… Это не только по приказу короля, это их скотская натура требовала поглумиться над теми, кто слабее! Эти люди омерзительны!.. Я их ненавижу!.. Не только король виноват, люди виноваты!
— За то, что выполняли приказ короля?
— За то, — прорычал я люто, — что выполняли с такой радостью и охотой! Только одна женщина передала тайком, чтобы никто не видел, краюху хлеба и кувшин с водой. Она нарушила приказ короля, но подчинилась Богу.
Он сказал с горечью:
— Праведная душа все же нашлась.
— Чтобы спасти город, — сказал я люто, — маловато одного праведника! В Содоме и Гоморре их было больше. Но все равно Господь их не пощадил.
Он сказал с предостережением:
— Сын мой, то Господь!
— А мы, — отрезал я, — его орудия. Как любви, так и возмездия, ибо мы, святой отец, по его образу и подобию, если вы вдруг не знали.
Он скупо улыбнулся, дескать, шуточку оценил.
— Сын мой, — произнес он с мягким предостережением, — но ты, похоже, предпочитаешь быть орудием возмездия.
— Чтобы начать строить, — сказал я резко, — место надо очистить. То же с душами людскими. Не вливают молодое вино в старые мехи. Сперва надо выжечь любую гниль каленым железом! Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, как сказано в Святом Писании, тот станет всем! Уже знать, на грешной земле, которую мы сделаем праведной!
Он вздохнул.
— Что-то я совсем не гожусь в великие инквизиторы. Меня считали жестоким и непримиримым, но теперь то ли размяк совсем, то ли новое поколение стало жестче.
— Святой отец!
— Ты жил в хорошем мире, — сказал он с грустью. — Тебя там не подвергали унижению, в котором тут почти каждый… потому душа твоя так уязвлена тем случаем.
Я сказал люто:
— Святой отец!.. Должен ли я примириться с миром, где всяк бывает унижен, или же обязан выступить против такого мира?
Он помолчал, затем перекрестил меня и сказал просто:
— Ты не один, сын мой.
Слуга молча внес и расставил на столе поблизости постную еду и кагор, церковное вино, снял нагар
Я выждал, пока отец Дитрих возьмет чашу, он что-то невесел, сказал ему достаточно твердо:
— На этот раз в моих руках сила. Теперь уже Харбиндер побегает от меня.
Он тяжело вздохнул, промолчал. Я чувствовал, что священник согласен, хотя пока возразить мне вроде бы нечего, я уверен в правоте, хотя и чувствую, что вроде бы перехлестываю, однако как насчет праведного гнева, он же называется праведным, хотя и творит жестокости?
— Сын мой, — проговорил он печально, — а личная месть не начинает отвлекать тебя от богоугодных дел?
— От похода на Юг? — спросил я. — Святой отец, флот строится, Ордоньес тщательно отбирает людей в команды, обучает работать с парусами. Потом будет учить ходить под ветром, против ветра, а затем уже сразу десятком кораблей в строю и россыпью… Это займет какое-то время. Но дело не в этом…
— А в чем?
Я сказал медленно:
— Вот уведу я далеко за море самые боеспособные силы… Есть ли гарантия, что здесь не поднимет голову Тьма и не сметет все церкви, не уничтожит все мои начинания?
Он помрачнел.
— У Тьмы слишком много соблазнов, а люди существа слабые… Но что ты задумал?
Я двинул плечами.
— За сравнительно короткий срок нужно укрепить тыл. Отец Дитрих, в моих руках наконец-то огромная армия, обученная и дисциплинированная, которая подчиняется только мне. На этот раз я могу не упрашивать и уговаривать, а просто приказывать.
Он вздохнул.
— Сын мой, это слишком большой соблазн.
— А вы на что? — спросил я. — Господь выше королей, я все еще в это верю. Мы ведь только-только взялись строить справедливое общество!.. А справедливое — это не обязательно такое, что всем нравится. Такие вообще невозможны в принципе. Если одни горожане одобряют, что городская стража хорошо работает и что улицы освещены, то преступник негодует, да и простой любитель ходить по чужим женам предпочел бы темные улицы.
— Гм…
— Идеальное государство, — сказал я с жаром, — обязано поддерживать порядок в обществе и защищать граждан от насилия извне и преступности изнутри. Стабильность и законность — это первое, что мы должны сделать, а кроме того, создать условия, чтобы каждый человек мог заработать себе и семье на жизнь честным трудом, а самые способные и талантливые могли пробиваться наверх, и никакой лорд не мог бы помешать!..
Он пробормотал с одобрением:
— Прекрасные слова, сын мой. Господь это одобрит.
— Потребуется немалая перестройка мышления, — предупредил я. — Святой отец, церковь должна пахать, как буриданова лошадь! Если низшие слои будут только «за», то лордов сможет приструнить словом только церковь. Я не могу, у меня в руке меч, а вы можете. Потому давайте работать плечо к плечу!
Он посмотрел на меня с ласковой насмешкой.
— Куда уж больше?
— Надо, — сказал я настойчиво. — Все это время я больше ломал, а сейчас будем строить. Аж дух захватывает, как будто в бездну вот так обоими глазами, когда надо бы сперва одним глазом, да и то прищурившись.