Ричард Длинные Руки – герцог
Шрифт:
– Я не знаю, – произнесла она робко, – как это делалось и что вообще может Камень Яшмовой Молнии… но знаю, что в умелых руках он может кормить целый мир… хотя не представляю, как это… и что в неумелых может сжечь целый мир. Из живого останутся только травы и пчелы. Да еще леса… Все остальное сгинет. Даже конские табуны, оленьи стада…
– Нет там оленьих стад, – сказал я трезво, – разве что улитки и слизняки размером со слонов… И пусть все дохнет. Главное, муравьи уцелеют.
Она сказала удивленно:
– Я не говорила про муравьев!
– Это неважно, – сказал я. – Муравьи в любом случае уцелеют. Они умные.
Она воскликнула возмущенно:
– Как ты можешь о таком шутить? Погибнет целый мир!
Я согласился:
– Это нехорошо!
– Это нельзя, – поправила она.
– Нельзя, – снова согласился я. – Но если очень надо, то… можно.
Она чуть улыбнулась, принимая за шутку, но я смотрел серьезно, и в ее глазах промелькнул страх.
– Что вы за… люди?
– Конкурентоспособные, – объяснил я мирно. – Выживаемые. Сперва нас били все звери, теперь мы… У вас с этим как?
Она сказала печально:
– Наш Просветленный напрасно взял с нас клятву о выживании любой ценой. Он сам позже все понял… и умер, хотя считается, что он погиб. Мы живем, потому что поклялись, но в наших душах нет жизни!.. Мы слишком устали. Видимо, народы тоже рождаются, взрослеют, живут и состариваются, после чего умирают, если их еще раньше не уничтожают более молодые и полные жизни соседи. А мы даже не народ, а отдельная раса!
Я подумал, покачал головой:
– В целом верно, но я знаю исключения. Есть горстка народов, что идут через века и тысячелетия, почти не меняясь, а вокруг мельтешат всякие разные, создают королевства, империи, после чего все рушится, а потом это все создают уже другие народности и нации, а они все идут и идут… Так что будьте таким же исключением!
– А сможем ли, – спросила она слабым голосом. – Думаю, мы уже опоздали.
– Всегда можно разжечь пассионарность, – убеждал я. – Например, пустить слух, что только вам предначертано спасти мир! А без вас все рухнет. Это получше, чем просто жить, чтобы выжить. Нам жизнь не так уж и дорога, если приходится платить высокую цену, а вот ради человечества можно и постараться, потерпеть, помучиться.
Глава 9
Она слабо и печально улыбалась. Я прижал ее к груди и баюкал, как ребенка, закрывая от жестокостей этого мира, спасая, уберегая, пряча и страстно жалея, что не могу разорвать себе грудную клетку и сунуть это трепетное существо туда, чтобы жила в тепле и счастье, и я бы наслаждался тем, что она в безопасности.
– Спасибо, – шепнула она.
– За что? – спросил я.
– За твои… слова, – прошептала она, поправила себя тут же: – За твои… чувства.
– Ты можешь их читать?
Она мягко улыбнулась, пощекотала ресницами мне грудь.
– Это нетрудно. Мы потому и выжили, что внимательно вслушивались, прежде чем сделать шаг. Я понимаю, для вас это трусость… позорная трусость…
– Нет-нет, – горячо заверил я. – Выполнить клятву такой ценой – это подвиг.
– Ну… если честно, мы все-таки думали не о клятве, а о выживании. О самой клятве… иногда. Когда совсем уж бывало плохо.
– А бывало часто?
– Все время, – ответила она серьезно.
– А сейчас?
Она улыбнулась светло и счастливо.
– Я даже не могла представить себе такое счастье. И так страшусь, что это может оборваться!
Я потряс головой.
– Нет. Никогда. И ни за что. Я тебя люблю просто безумно. А ты заранее можешь ощутить опасность… так что нам ничто не угрожает. Я тоже могу, но ты – лучше. Сейчас наконец-то пришел наш час… Место для счастья – здесь. Тебе нужны какие-то обряды, чтобы скрепить наш союз?
Она прошептала:
– Только ты. Если обряды нужны, то твои. Как скажешь…
– Любовь, – сказал я жарко, – единственный священник. Время для счастья – сейчас. Я теперь знаю, что единственный верный способ стать счастливым – сделать счастливой свою любимую!
Я поцеловал, усадил ее в кресло, со вздохом поднялся. Она жалобно и пугливо смотрела на меня большими печальными глазами.
– Я на минутку, – пообещал я. – А ты поспи пока. Ты сегодня набегалась… Налеталась, в смысле.
Кажется, я совсем теряю голову и совсем не жалею. В приемной куча народа, все ждут новых указаний или подтверждения старых правил, во дворе ржание коней и незнакомые голоса, это прибыли новые лорды, а я только вышел из комнаты, где тихохонько сопит в кресле, подергивая лапками, мое сокровище, и уже всеми фибрами тянусь обратно. Да так, что делаю нечеловеческие усилия, будто ломлюсь через незримые стены, чтобы выйти в общий зал.
Навстречу бросился новый управитель, Артур Шницлер, собранный, всегда настороженный, с недоверчивыми глазами, он показался мне смахивающим на трудоголика, знаю такую породу, потому и определил его на замену Кемпбеллу.
Шницлер чист, я просмотрел его внимательно, эдакий хозяйственник, которому любая идеология абсолютно неинтересна.
Сейчас он поклонился и уставился на меня немигающими глазами.
– Ваша светлость…
– Говори, – сказал я нетерпеливо.
Он сказал торопливо:
– Есть вариант, как лучше упорядочить доставку продовольствия в Альтенбаумбург…
Я буркнул:
– Ну и?..
Он ответил с почтительным поклоном:
– Не желаете ли одобрить или отвергнуть?
Я оглядел его с головы до ног с некоторым подозрением. Да что они, мелькнула злая мысль, сговорились все? Когда вся эта мелочевка осточертела хуже горькой редьки, всегда наваливается все это, когда совсем некогда…
Другую мысль, что это совсем не мелочевка, я тут же придушил, нельзя отвлекаться, какой из меня политик, если буду вот так… Разве что районного масштаба, а я-то понимаю, что и королевством могу рулить не хуже других. Насчет лучше, еще не знаю, могу наломать дров, но силы из меня прут, а что дури много, так ее у всех хватает, и моя дурь рядом с другими дурями совсем даже мудрость…
– Послушай, Артур, – проговорил я медленно, – если сам не решишь такую мелочь, то что вообще можешь?
Он сказал виновато: