Ричард Длинные Руки – гроссграф

Орловский Гай Юлий

–  Спотыкаешься не о горы, - проворил он задумчиво, - а о камушки… Меня беспокоит, что вы совершенно не советуетесь со своими лордами.

Я пожал плечами:

–  А что, эти совещания родят великие мысли?

Он коротко усмехнулся.

–  Совещания не родили ни одной великой мысли, - ответил он замедленно, - но похоронили некоторое число идиотских. Не обижайтесь, сэр Ричард, местные лорды могут подсказать что-то дельное. Говорят, для репутации важен размах, а не итог, но это не ваш случай, верно?

–  Верно, - согласился я нехотя.
–

Герои нужны в минуту опасности, в остальное время герои сами опасны. Я предпочел бы провести и закончить войну вообще без драки. Кто-то может подсказать, как это сделать?

Он развел руками:

–  Увы…

Мы помолчали, в ночи раздался тоскливый волчий вой. Спустя минуту ответили с разных сторон, словно исполинская волчья стая решила окружить и сожрать все войско.

–  Впереди у нас все цветет, - сказал я с кривой усмешкой, - за нами все горит. И надо думать, с нами тот, кто все за нас решит!… В смысле, это я все и за всех решу.

Он покачал головой.

–  Лорды никогда не отдадут вам столько власти.

–  Да мне столько и не надо, - ответил я с неудовольствием.
– Дурак я, что ли, все тащить на себе? Пусть и другие будут хоть в чем-то виноваты. Для того и нужна оппозиция!… Так что я целиком за разграничение полномочий между центром и субъектами федерации. Мои полномочия - приказывать, их - выполнять. И настанет рай на земле… Ну, еще не рай, но можно будет начать его строить. А для этого мне потребуются, помимо каменщиков, инженеры…

–  Это кто?

–  Люди, способные взять теорию и приделать к ней колеса.

Он подумал, вздохнул:

–  Это все прекрасно. Но осмелюсь напомнить, сперва нужно утвердить власть над Армландией.

Я сказал с досадой:

–  Барон, что вы такой зануда? И помечтать не даете. Я так люблю мечтать! Такое, бывало, намечтаю… Ладно, через чьи земли сейчас идем?

–  Виконт Ебергилль, - ответил он, - получил их несколько лет тому назад. Был какой-то дележ, война, он не участвовал, но перепал и ему участок. Наверное, из симпатии сторон. Он всегда на стороне мирного разрешения конфликтов, большой знаток старинных обычаев, законов и правил.

–  Консерватор, - определил я.

–  Это кто?
– поинтересовался барон.

–  Человек, - ответил я, - слишком трусливый, чтобы сражаться, и слишком упитанный, чтобы бежать. Как я понял, он не возражает, что мы пересекли и малость потоптали его земли?

–  Нисколько.

–  Прекрасно, такие люди меня устраивают как никто больше.

Он коротко усмехнулся:

–  Да, в вас говорит больше правитель, чем полководец.

–  Правда?
– спросил я с надеждой.
– Господи, благослови!… Я вам теперь такое направлю, наплачетесь…

Деревья все еще голые, но мощно пахнет весной, что значит сыро, мокро, холодно, а еще почему-то сильный запах тополей, у них как раз раскрываются почки, липкие и пахнущие клеем.

С разбега прошли еще два баронства, графство и три виконства, не считая земли нетитулованных, но владетельных рыцарей. Никто не возражал,

все вообще-то за то, чтобы я занял трон гроссграфа, фальши в их словах я не уловил, хотя после Юга в каждом что-то подозреваю, на каждого посматриваю с подозрением.

Сэр Альбрехт все приглядывался к Бобику, тот неутомимо снует между лесом и сэром Растером, который в диком восторге, наконец сказал в сердцах:

–  Ну не понимаю, хоть убей!

–  Что, - поинтересовался Растер, - какой масти?

–  Да мне его масть… Я еще понимаю, откуда гусей таскает: подкрался, пока сели и отдыхают, прыгнул, успел задавить одного, а то и пару. Но - рыбу… Это же сом!

–  Ага, - согласился Растер довольно, - здоровенный какой…

–  А сом не плавает поверху!
– пояснил сэр Альбрехт раздраженно.
– Сом - благородная рыба, лежит на дне и наблюдает за другими хвостатыми. Да еще такой громадный! Сом - донная рыбина. Он там в песке роется, всякую мелочь выкапывает…

Макс предположил:

–  Подстерег на мелководье.

–  Ага, - сказал Растер с сарказмом, - именно подстерег. Всякий раз подстерегает. Как только Бобик бежит к воде, сом сразу же плывет на мелководье, чтобы Бобик его подстерег. Эх, сэр Альбрехт! Оно вам надо, докапываться, что и почему? Вы что, миртус какой? Нет, вы - благородный рыцарь!

Барон вздохнул, потер лицо обеими ладонями.

–  Вы правы, - произнес он устало.
– Это я что-то заработался. Благородные из-за стола всю зиму не вылезали, потому и сейчас такое… бодрые. А я прямо как простолюдин… На ближайшем привале буду спать, как стадо коров.

Он пришпорил коня, Растер крикнул вдогонку благожелательно, как старому боевому соратнику:

–  Как только остановимся в селе, постель согреть возьмите женщину эдак в три своих размера! Ни о каких умностях неделю вспоминать не сможете.

Альбрехт отмахнулся, мне показалось, что хочет сказать «Боже сохрани», но он буркнул, не оборачиваясь:

–  Я же поспать…

Копыта его коня простучали ровно, четко, а из-под подков не вылетело ни ошметка грязи. В этом весь барон: как бы ни был раздражен, устал или расстроен, но дверь всегда закрывает за собой бесшумно, а конь под ним идет красиво и ровно, словно везет принца.

Впереди, как предупредил Растер, простираются владения графа Уилбура Мерскуна по прозвищу Отважный. Это в самом деле отважный и щедрый рыцарь, удачлив в сражениях, всегда с богатой добычей, почти целиком отдает ее примкнувшим к нему рыцарям, а также вассалам, себе оставляя совсем уж безделушки. Его славят, им восхищаются, под его руку охотно собираются искатели приключений.

Я слушал и понимал, что буду совсем уж сволочью, если лишу этого владетельного царька привилегий нападать на соседей, захватывать их имущество, а их самих бросать в подвалы, требуя выкупа. Неотъемлемое рыцарское право на вольности всегда защищалось особенно яро, а все строители государственной вертикали оплевывались оппозицией как современной, так и всей последующей.