Ричард Длинные Руки – гроссграф
Шрифт:
– …изнасиловать, - подсказал я.
Он посмотрел с укоризной.
– Только обобрать, сэр Ричард! Отнять коня, доспехи и назначить выкуп. А насиловать жену или дочь, если созрела. Можно племянниц. Можно даже маму, если молодая и в теле… Нет, я поеду с вами, сэр Ричард!
– Я насиловать не буду, - предупредил я.
Он сказал с восторгом:
– И не надо! Я справлюсь с этим делом, сэр Ричард! Насиловать нужно обязательно, это священный и узаконенный обычай. Иначе как объяснить хозяйке захваченного замка, что у нее теперь другой статус? И прочим, кто в том замке?… Тупые, не понимают, пока вот так наглядно не объяснишь.
Мы шли быстро, где рысью, где галопом, и в конце дня земли графа Уилбура, уже бывшие, остались за спиной. Основное войско выступит через день, а мы с сотней легких всадников под началом сэра Норберта неслись по вершинам холмов, сверяясь по карте, где красными флажками отмечены владения лордов, не желающих признавать мою власть.
К обеду даже из сотни легкоконных вперед сумела вырваться группка из трех всадников: от меня, к моему удивлению, почти не отстает сэр Растер, он, как я снова убедился, лошадник не хуже, чем воин, для этой цели очень удачно выменял, как цыган, с виду невзрачного, но достаточно резвого, с настоящим рыцарским самолюбием, коня, который в состоянии и рыцаря нести в полном вооружении и показывать нехилые скоростные качества, не может видеть, как мы вырываемся вперед, хрипит, но прет следом, даже старается обогнать. Больше всего Растеру в нашей группе обрадовался Бобик: Растер единственный, кто готов принимать от Бобика пойманную тем дичь в любом количестве да еще и нахваливает так пылко, что мой Пес старается переловить всех зверей, птиц и рыб по пути следования.
Третьим идет барон Альбрехт, войско оставлено под руководством опытных воинов Будакера, Митчелла и, конечно же, Макса, которого я всерьез прочу в умелые военачальники, а сотня идет позади под руководством сэра Норберта.
Когда холмы кончились и мы пошли через заросшую лесом низину, сухой стук копыт сменился чавканьем. Гнилая вода выбрызгивается из толстого слоя прошлогодних листьев коричневыми гнилыми струями, распространяя смрад.
Березы отодвинулись, дорога скользнула в дубраву, Растер зарычал от злости, а причину я понял запоздало, когда следом за ним влетел на резво скачущем Зайчике в темный, словно в ночи, лес и едва успел нырнуть лицом в гриву от ринувшейся на меня рогатой ветви с трепещущим на кончике, словно баннерный флажок, листком.
Широкие ветви сплелись и полностью закрыли небо, хуже того - намокли и опустились чуть ли не до земли. Растер, как огромный медведь, распластался на конской спине, я тоже вжимался из всех сил, стремясь вообще стать двумерцем. Сучья, острые и твердые, как оленьи рога, то и дело чиркают по спине, пару раз долбанули по голове, срывая волосы.
Дважды мы вламывались в стада животных, похожих на свиней. Те разбежались с рычанием, а я предпочел бы, чтобы со свинячьим визгом или хрюканьем. Оглянувшись в какой-то момент, я увидел, что это не стадо, а стая, и несется за нами. Я чувствовал, что вот-вот особо низкая ветка сшибет меня, как пушинку. Это на вершине ветви тонкие, а здесь каждая толщиной с мое бедро. Даже не вздрогнет, когда на ней останется от меня мокрое пятно и сползающая на землю шкурка…
Деревья, наконец, поредели, я время от времени приподнимал голову, а прижимался к конской спине, лишь когда навстречу летит хищная ветвь.
Дикий мир, мелькнула
И здесь тоже все сначала, все сначала…
Барон Альбрехт догнал нас с Растером, впереди начал открываться простор, слева болотце, справа погрузившиеся в землю под собственной тяжестью руины.
– Остались только барон фон Кракатаурвиц, - сказал Альбрехт, - да еще виконт Бубервиль. Вон там их владения. Оба полагают, что по своим старинным корням и родству с древними правителями Армландии… тогда она еще не была Армландией, имеют больше прав на трон, чем чужак…
Растер напомнил:
– Есть еще граф Трояндер. Не богат, не знатен, но горд, горд… И не желает подчиняться даже Богу.
– Я не Бог, - сообщил я, - мне подчиниться придется. Это все?
– Все, - заверил Альбрехт.
– Больше не признающих вашу власть не осталось.
Глаза его блестели, рад, что все идет даже лучше, чем он надеялся.
– В Армландии, - обронил Растер.
Барон повернулся к нему в седле.
– Что?
– Я говорю, - пояснил Растер тяжеловесно, - в Армландии не осталось. Но есть завистники в других землях…
Говорил он мечтательно, в глазах уже вспыхнули огни далеких пожаров. Альбрехт вздохнул:
– Я вас понимаю, дорогой сэр Растер. Но у нашего сюзерена несколько иные планы. Так что соседей не будем тревожить.
– Как долго?
– поинтересовался Растер с подозрением.
Альбрехт бросил на меня беглый взгляд.
– Полагаю, - ответил он задумчиво, - до тех пор, пока экономическая составляющая мощи Армландии не позволит ей вести любую войну без всякого напряжения! А так, чтобы другим горе, а нам только забава и не больше того.
– А-а-а, - сказал Растер глубокомысленно, - тогда, сэр Ричард, располагайте мной. Я страсть как люблю повышать эту… как ее, экономическую составляющую.
Я не вслушивался в их полусерьезную болтовню, озирал окрестности. Хорошая земля, прекрасная для землепашества, а вот там можно даже расположить виноградники…
– Ну что ж, кто там самый дальний?
– Граф Трояндер, - сообщил Растер.
– Но лучше бы начать именно с него…
– Почему?
– Он слабее. А потом ударим по барону Кракатаурвицу и виконту Бубервилю. Возможно, к тому времени оба устрашатся и признают вашу власть.
– Разумно, - согласился я.
– Я рад, что не рветесь непременно в кровавую сечу. Подвиги подвигами, но лучше врага победить еще до сражения.
Он с трудом улыбнулся, как если бы пыталась показаться дружелюбной глыба из основания замка.
– Да мне что-то восхотелось тоже, - проворил он в нерешительности, - посмотреть… как это будет… ну, после победы. Чтоб я, в смысле, обзавелся хозяйством. Я - и хозяйство! Сам обхохочусь, наверное. Это ж коровы, гуси, куры…
– Хорошо будет, - сообщил я.
– Но все-таки графом кампанию закончим, а сперва решим с Кракатаурвицем и Бубервилем. Не стоит с нашей мощью еще и выгадывать. Думаю, покончим с этим сепаратизмом быстро. Парад суверенитетов себя уже показал во всей неприглядной красе феодальной демократии, наступает эра просвещенного авторитаризма!… И, как всегда при неограниченной власти короля-самодура, будет расцвет культуры, науки, экономического подъема и просвещения.